– Вы принимали крэк, когда подали ходатайство на алименты?
– Я попробовала его.
– Как часто вы его принимали?
– Не знаю.
– Знаете, Тереза. Вы стали наркоманкой, не так ли?
– Не знаю.
– Нет, знаете. Сколько стоит доза крэка? Пять баксов? Как часто вы его курили? Сколько раз в день, Тереза?
– Я переживала трудный период.
– Постоянно, да? Спуская на него все деньги, правильно?
– Это болезнь.
– Из каких же средств вы оплачивали жилье? На что покупали еду?
– Меня выселили из квартиры.
– Но не сразу. Некоторое время вы вносили арендную плату. Как вы расплачивались за все?
– У меня была работа.
– Пока вас не уволили за опоздания, так?
– Я была матерью-одиночкой.
– Как вы расплачивались за все, Тереза?
– Нашла способ.
Я заглянул в свою папку.
– Вы знаете человека по имени Герберт Спенсер?
– Нет.
– Вы знаете человека по имени Рудольф Уэйн? Вы знаете человека по имени Сэл Пуллата? Вы знаете человека по имени…
– Прекратите. Что вы делаете?
В этот момент потекли слезы.
– Вы же мой адвокат, – сказала она. – Что вы делаете? Они вас тоже купили?
– Вы продавались этим людям, не так ли?
– Прошу вас, прекратите, мистер Карл.
– Вы продавались не только этим людям, но и другим. Бесчисленное множество раз.
– Прекратите.
– Продавались, продолжая ухаживать за дочерью. Иногда она находилась в соседней комнате, не так ли? Когда вы пили со своими клиентами, принимали наркотики и продавали себя, она находилась в соседней комнате.
– Прошу, остановитесь. Умоляю вас.
– Как вы могли это делать, Тереза?
– Я не контролировала себя. Денег не было. Он оставил меня нищей.
– Вы знали, что подвергаете опасности свою дочь?
– Я делала все, что было в моих силах. Я была больна.
– Вы подписали отказ от опекунства, потому что против вас работала система, потому что ваш адвокат был подкуплен или просто из-за денег?
– Нет.
– Вы сделали это, потому что были запуганы.
– Мне нужна была помощь.
– Вы сделали это, потому что в то время не могли ухаживать за дочерью так, как она того заслуживала.
– Мистер Карл, я люблю мою Белль. Больше всего на свете.
– И передали опекунство Брэдли Хьюитту, потому что, попросту говоря, это был лучший выход для вашей дочери.
– Я была больна.
– Разумеется.
– Но это было раньше.
– А теперь вы хотите ее вернуть.
– Да.
– Почему?
– Потому что люблю ее.
– Но почему именно сейчас?
– Потому что я нужна ей.
– Но почему именно сейчас?
– Теперь я знаю, что могу по-настоящему о ней заботиться.
Я взглянул на судью. Ее лицо, обращенное к всхлипывающей Терезе, выражало что-то похожее на жалость.
– Что дальше, советник? – спросила судья.
– Я собираюсь рассказать о лечении, которое прошла мисс Уэллмен, о ее новой работе и о том, как она изменила свою жизнь, чтобы должным образом заботиться о дочери.
– Вам нужно время, чтобы успокоиться, прежде чем мы продолжим, мисс Уэллмен? – спросила судья.
Тереза Уэллмен кивнула.
– Перерыв пятнадцать минут, – объявила судья.
Когда я сел рядом с Бет, Тереза все еще плакала на свидетельском месте.
– Ты был с ней немного жесток, – тихо заметила Бет.
– Ты знала что-нибудь об этом?
– Нет, для меня это оказалось сюрпризом.
– Очень хорошо, что в свое время она отказалась от дочери. В глазах публики это выглядит чуть ли не благородно. Будет трудно доказать, что ребенка стоит передать ей, но я постараюсь сделать это после перерыва.
– Думаешь, у нас есть шанс?
– Если бы не я вытащил на свет все это дерьмо, это наверняка сделал бы Галликсен, и он был бы в десять раз жестче меня. А теперь что ему остается делать? Указать на нее пальцем и назвать плохой девочкой?
В этот момент Галликсен прошел мимо нас, направляясь в коридор. Он кивнул мне и показал на красную папку.
– Значит, она была не совсем пустой, – сказал он.
– Подождите. – Я расплылся в самой широкой улыбке, на какую был способен. – Подождите, пока не увидите другую папку, когда очередь дойдет до вашего клиента.
После того как Галликсен – ошеломленный, но не сломленный – вышел из зала суда, Бет посмотрела на меня с огромной надеждой:
– У тебя есть материалы на Брэдли Хьюитта?
– Пока нет, – ответил я. – Но еще не вечер.
Глава 22
Я откладывал это до последней возможности. И вот наступило время встретиться с самым темным из моих демонов и узнать ответы на вопросы, которые мучили меня с самого начала дела Чарли Калакоса. Пришла пора нанести визит папе.
Я не стал ему предварительно звонить. Зачем? Был воскресный полдень, а значит, отец сидел дома в мягком раскладном кресле перед телевизором и держал в одной руке банку пива, а в другой – пульт управления. И не важно, какой месяц показывал календарь. Осенью и зимой папа смотрел бейсбол, весной и летом – футбол. В мертвый сезон, в феврале и марте, когда бейсболисты и футболисты отдыхали, он смотрел что придется: пляжный волейбол, слалом, «Битву сетевых звезд». Все, что угодно, лишь бы сидеть и морщиться, пить пиво и ворчать на игроков. Именно для этого существовали воскресенья.
Когда я подошел к домику в испанском стиле в пригороде Голливуда, штат Пенсильвания, у меня екнуло сердце. Во-первых, перед домом стояло побитое желтое такси. Во-вторых, передняя дверь была слегка отворена. Это было не похоже на отца – оставлять открытой переднюю дверь. Обычно он держал дом крепко запертым, как и свою личную жизнь; он не желал подпускать к себе внешний мир. Но что было еще более странным – из маленькой убогой гостиной доносились чужие голоса. Я подумал, что это, должно быть, бубнит телевизор, но потом решил, что комментарии по поводу малоэффективной игры нападения «Филадельфии» звучат не так. Разговор в гостиной скорее напоминал дружескую беседу. «Бети у отца?»
– Папа, – позвал я. Открыл сетчатую дверь, постучался в приоткрытую входную. – Па, ты дома?
– Кто там? – раздалось рычание отца, что было довольно-таки приемлемым вопросом, если бы я не был единственным, кто навещал его время от времени.
– Па, это я.
– Что тебе нужно?
– Просто зашел.
– Почему не позвонил? Я занят.
– Па?
– Что?
– Я могу войти?
– Нет.
– Не будь таким негостеприимным, Джесс, – послышался другой голос, высокий, развязный. – Даже крокодил не прогоняет своих детей. Пригласи мальчика в дом. Это же неожиданная радость. Она скрасит наш разговор.
– Я вхожу, – сказал я, настораживаясь.
– Мальчик умеет настоять на своем, – послышался третий голос. – Мне это нравится.
Я открыл дверь, зашел в гостиную и увидел отца. В своем любимом мягком раскладном кресле он сидел с банкой пива в руке, как всегда по воскресеньям, но не смотрел телевизор, ящик был выключен. На лице отца читалось необычное беспокойство. А на диване бок о бок сидели два незнакомца, тоже с банками пива. Они были старше отца. Один был громадный, с большими руками, широким подбородком и седыми, плохо подстриженными космами. На голове второго, смуглого и худощавого, была надета набекрень синяя капитанская фуражка. Я почувствовал, что в комнате творится неладное.
– Дайте догадаться, – сказал худощавый старик в капитанской фуражке. – Ты тигренок, правильно? Тот самый Виктор, которого мы все видели по телевизору.
– Правильно, – сказал я. – А вы кто?
– Старые друзья твоего отца, – медленно произнес крупный старик низким голосом.
– Не знал, что у моего отца есть старые друзья.
– Как видишь, есть. – Худощавый сделал глоток пива. – Это мы.
– Приятно слышать. – Я снова поглядел на встревоженного отца. – Старые друзья собрались вместе выпить пива, вспомнить добрые прежние времена. А почему такси снаружи?