– Не вижу тут никаких доказательств, – сказал Мышелов. – Я люблю солнце и всегда его любил. Его всепроникающие лучи – лучшее из лекарств. Это ты любишь холод, ты, дикарь из Стылых Пустошей! Моя девушка была нежной и наполненной горячей жизнью, а твоя – уныла и мрачна, как оживший труп, сам же сказал. Кто поверит ее словам? Только не я. Кроме того, по правилу сабли Илдрика – если вернуться к нему, – простейшее объяснение всегда и есть самое лучшее, а заодно и самое изящное. Рядом с нами – всего две девушки, и с одной я говорил во сне, а с другой – ты, и вовсе не четверка их порхают вокруг нас, сбивая с толку и сменяясь на рассвете и на закате, к нашему и их собственному недоумению. Две девушки – только две! – выглядят совершенно одинаковыми внешне, медные днем, серебряные ночью, но при этом моя – ангел, твоя – смертоносная валькирия. И в снах это открылось.
– Ну, ты просто играешь словами, – решительно сказал Фафхрд. – И в придачу доводишь меня до головокружения своей болтовней. Мне-то все ясно: мы должны подготовиться сами и подготовить «Черный Гонщик» к развороту на север, как настойчиво советовала мне моя лунная бедняжка, к тому же не один раз.
– Но, Фафхрд, – возразил Мышелов, – мы уже пытались вчера повернуть на север, и тоже не один раз, и каждый раз терпели неудачу. Так почему же ты решил, ты, доверчивое ухо…
Фафхрд перебил его:
– «Верь только луне, – сказала она. – Жди от нее знака». Так что ты уж подожди, ради такого случая, и понаблюдай. Смотри на море и на небо, идиот, и поражайся.
Мышелов и вправду был поражен. Пока они спорили, сосредоточившись лишь на том, чтобы наносить и парировать словесные удары, гладкая поверхность Моря Звезд из ровной и блестящей стала мутной и неспокойной. Сильные толчки несколько раз встряхнули судно. Серебристые клубы пены внезапно прокатились по палубе – ураган разыгрался не на шутку, словно вырвавшись из-под чьей-то власти, порывистый ветер обдавал побратимов то горячим, то холодным воздухом. В небе наконец появились облака, быстро несущиеся одновременно с северо-запада и с востока, вся природа, казалось, опасливо съежилась, как бы ожидая неких зловещих событий, предвещаемых этим странным кипением в небесах. Два серебристых блуждающих огонька, похоже, разделяли эти опасения или предчувствия, поскольку они снова начали беспорядочно метаться, их серебряные кружева трепетали на ветру, они тонко пищали и встревоженно свистели в неестественной тишине и наконец разделились, – один поплыл к носу судна, на юго-восток, другой – к корме, на северо-запад.
Быстро сгущавшиеся облака закрыли большую часть звезд и уже подбирались к луне. Ветер дул с прежней силой, в точности соответствуя скорости течения. «Черный Гонщик» колыхался, как будто находился на гребне гигантской волны. На мгновение море словно замерзло. Тишина была оглушительной.
Мышелов посмотрел вверх – и из его горла вырвался приглушенный короткий вскрик, от которого у его друга кровь застыла в жилах. Справившись с потрясением, Фафхрд тоже посмотрел вверх – как раз в то мгновение, когда на них обрушилась полная тьма. Голодные тучи поглотили луну.
– Почему ты закричал? – сердито спросил Фафхрд. Мышелов ответил с трудом, его зубы громко стучали друг о друга:
– Как раз перед тем, как тучи ее закрыли, луна сдвинулась с Места!
– Да как ты мог бы это увидеть, дурачок, если тучи так и кипели вокруг нее? Из-за этого и могло показаться, что луна движется!
– Я не знаю.., но я в этом уверен так же, как в том, что стою на этой палубе! Луна начала двигаться!
– Ну, если луна находится в водяной трубе-смерче, как ты сам утверждаешь, она точно так же должна быть подвержена влиянию ветра и волн. Так что же такого ужасающего в ее движении? – Яростный, дрожащий голос Фафхрда сводил на нет всю его рассудительность.
– Я не знаю, – повторил Мышелов на удивление тонким, напряженным голосом, его зубы продолжали выбивать дробь. – Но мне это не нравится!
Блуждающий огонек на корме трижды свистнул. Его нервно мерцающий, полупрозрачный, серебряный свет был отчетливо виден в черноте ночи, так же как свечение двойника на носу «Гонщика».
– Это знак! – хрипло воскликнул Фафхрд. – Готовься к повороту! – И он всем своим весом налег на румпель, отводя его вправо и тем самым заставляя судно повернуть влево, чтобы уйти на север. «Черный Гонщик» откликнулся чрезвычайно вяло, однако вырвался из захвата течения и ветра настолько, чтобы на румб-другой развернуться к северу – но не больше.
Длинная прямая молния сверкнула в небе и осветила серую поверхность моря до самого горизонта, и там друзья увидели на этот раз два невообразимо гигантских смерча, один точно на юге, второй приближался с запада. Гром грянул так, словно несколько армий или армад столкнулись с железными всадниками Армагеддона.
А потом ночь превратилась в яростное пламя и хаос, и огромные сокрушительные волны сражались с ветром, словно гиганты, чьи головы задевали небеса. А возле корабля вступили в схватку блуждающие огоньки, и то их было два, то вроде бы четыре, – во всяком случае, они кружили друг возле друга, то сближаясь, то разбегаясь. Застывшее вокруг судна море теперь покрылось волнами, высокие гребни устремлялись к небу, между ними возникали провалы, достигавшие, казалось, черного илистого морского дна, недоступного человеку. Молнии и оглушительные раскаты грома следовали друг за другом почти непрерывно, перекрывая все другие звуки. И среди всего этого «Черный Гонщик» все еще держался на плаву, как пушинка в безумном хаосе, а Фафхрд и Мышелов демонстрировали чудеса мореходного искусства.
Но вот с юга двинулся второй гигантский водяной столб, подобный ожившей горе, гоня перед собой огромные волны, и они весьма помогли Фафхрду, разворачивавшему судно к северу все сильнее и сильнее. В то же время первый гигантский столб, шедший с юга, казалось, повернул назад, и эти два смерча (лунный и солнечный?) столкнулись.
И тут же «Черный Гонщик» как будто налетел на стену. Фафхрда и Мышелова швырнуло на палубу, и пока побратимы в безумном усилии пытались подняться на ноги, они, к своему крайнему изумлению, обнаружили, что их «леопард» плывет по безмятежным водам, а вдали продолжают сверкать молнии и греметь гром, мало различимые для их наполовину оглохших ушей и наполовину ослепших глаз. Не видно было ни звезд, ни луны, осталась лишь густая тьма. Исчезли блуждающие огоньки. Парус был разодран на ленты, освещаемые слабым блеском молний. Фафхрд ощутил под рукой свободно болтающийся румпель, словно судно вовсе лишилось руля и могло теперь выжить только чудом.
Мышелов сказал:
– Он накренился немного на правый борт и осел на корме, тебе не кажется? У нас течь, я уверен. Нам надо взяться за насос. А уж потом будем ложиться на новый курс.
И они взялись за дело и несколько часов молча работали бок о бок, как не раз случалось в прошлые времена, приводя в порядок свое гоночное судно в свете двух фонарей, которые Фафхрд снял с мачты и заправил чистейшим жиром левиафана, а тем временем буря исчерпала все свои молнии, а темные тучи опустились ниже.
Вообще-то облачный покров навис в ту ночь над всем Невоном (и в тот день на другой его стороне). И в течение многих последующих месяцев и лет люди вспоминали о Великой Тьме, как это чаще всего называли, окутавшей Невон на многие часы, но так никогда и не удалось до конца выяснить, вправду ли луна в это время непостижимым образом обошла половину мира, чтобы сразиться с солнцем, а потом вернулась на свое законное место, или этого не было, – хотя и звучали разрозненные, но настойчивые тревожные разговоры об этом ужасающем явлении, замеченном сквозь редкие просветы в облачном саване, и поговаривали даже, что солнце само двинулось навстречу луне, желая остановить ее.
Довольно много времени спустя, когда друзья сделали небольшой перерыв, Фафхрд тихо сказал: