— Тебе никогда не стать дипломатом, — сказал Марк.
— Чему я очень рад.
Тем же вечером, выслушав подробный доклад римлян о переговорах с Вулгхашем, Пикридий Гуделин не согласился с мнением трибуна.
— Вы добились определенных успехов. Думаю, вам есть, чем гордиться, -сказал он Марку. — Для новичков и дилетантов в дипломатии вы справились почти блестяще. Туризин, конечно, недоволен. Наш воинственный владыка лишился превосходной возможности устроить Вулгхашу бойню. Блистательный наследник Царя Царей недоволен тоже, ибо вынужден отступить и вернуться в Йезд. И в конце концов, что такое дипломатия… — Гуделин выдержал паузу, дабы завершить парадоксальный афоризм с большим эффектом: -…как не искусство оставлять всех неудовлетворенными?
Вулгхаш угрюмо отступил на запад. Гавр послал ему вслед отряд видессианских конников, желая убедиться в том, что йезды и в самом деле отступают. Император действовал так, как в свое время Шенута, когда аршаумы проходили по его территории.
Через несколько дней, когда наконец стало ясно, что каган не лукавит. Гай Филипп ошеломил Марка, попросив у него разрешения отлучиться ненадолго из легиона. Сколько Марк знал старшего центуриона, это была первая просьба такого рода.
— Ну конечно, о чем разговор, — тут же сказал ему Марк. — Ты не будешь возражать, если я спрошу у тебя о причине отлучки?
Ветеран, обычно такой прямолинейный, на этот раз выглядел растерянно. Он явно не собирался ничего выкладывать.
— Да я тут подумываю одолжить лошадку у хатришей и немного прогуляться. Посмотрю достопримечательности, так сказать.
— Достопримечательности? — Марк ошарашенно уставился на своего друга. Скавр не мог бы представить себе человека, менее подходящего для роли праздного и любопытного зеваки, чем Гай Филипп. — Но что интересного, во имя всех богов, можно увидеть в этой голой степи?
— Ну… например, места, где мы уже побывали раньше, — уклончиво ответил старший центурион. Он переминался с ноги на ногу, как маленький мальчик, которому приспичило в туалет. — Я мог бы побывать, к примеру, в Аптосе…
— Да что ты потерял в этой дыре… — начал было Марк и тут же прикусил язык. Известное дело — что. А вдова Форкия? Если Гай Филипп в конце концов решился ухаживать за Нерсе Форкайной, это его личное дело.
Трибун сказал ему только одно:
— Береги себя. По дорогам еще бродит немало йездов.
— Беглецов я не боюсь, но по этим землям прошла армия Авшара — вот что меня беспокоит.
Ветеран выступил в путь через два часа, неловко сидя в седле одолженной у Пакимера лошади, однако стараясь выглядеть уверенно — как во всем, что он делал.
— Поехал за своей милой, а? — заметил Виридовикс, наблюдая за тем, как римлянин едет мимо могильщиков, занятых своим грустным делом.
— Да. Хотя я сомневаюсь, чтобы он признался в этом даже себе самому.
Вместо того чтобы посмеяться над центурионом, Виридовикс тяжело вздохнул:
— Надеюсь, он найдет ее живой и невредимой и привезет сюда. Даже такой старый чурбан заслужил немного счастья.
Горгид проговорил по-гречески, и Марк перевел его слова Виридовиксу:
— «Никого не зови счастливым прежде его смерти».
Грек добавил не без яда:
— То, что предмет чьего-то обожания находится рядом, еще не гарантирует счастья, смею тебя заверить.
Трибун и кельт сделали вид, что не расслышали. После битвы Ракио заехал в лагерь легионеров лишь на несколько минут — забрать свои пожитки, оружие и доспехи. Ирмидо ушел со своим новым другом-намдалени, не сказав Горгиду даже слова на прощание.
— А, нечего тут стоять с унылым видом и жалеть меня, — резко бросил Горпц. — Я ведь с самого начала знал, что он пустой человек. Впрочем, надо отдать ему должное, он другим и не прикидывался. «Верность — это для женщин…» Моя гордость не пострадала, чего не скажешь о сердце, но это-то я как раз переживу. Лучше уж так, чем терзаться долгой печалью по верной, невозвратно погибшей любви…
На несколько мгновений все трое погрузились в свои думы. Горгид вспоминал Квинта Глабрио, Виридовикс — свою Сейрем, а Марк думал о Хелвис.
Именно мысль о том, что он может потерять вторую любовь так же страшно, как потерял первую, сдержала первый порыв Марка — побежать к Туризину и потребовать, чтобы тот выполнил условие их сделки. Раны, полученные в битве, уже заживали. Но когда Скавр случайно коснулся другой раны — той, что нанесла ему Хелвис, — душа заныла так, словно все случилось только вчера. Марк понял, что смертельно боится пережить новую утрату.
И что теперь делать? Зарыться куда-нибудь поглубже в песок, под камень? Закрыться раковиной, как улитка? Так и просидеть, съежившись, из одного только опасения вымокнуть под новым дождем?
Ответ на этот вопрос пришел из глубины его души — тихий, но очень твердый.
Нет.
халогаи, стоявшие у шатра Императора, уже привыкли к тому, что трибун то и дело испрашивает аудиенции у их повелителя. Они отсалютовали Марку, ударив сжатыми кулаками по груди. Один из них нырнул в шатер, чтобы узнать, как долго придется ждать Скавру.
— Скоро ты увидишь Его Величество, — обещал он, появляясь снова.
Но в действительности прошло почти полчаса. Марк поболтал за это время с халогаями, рассказал им пару-другую историй, выслушал в ответ еще с десяток… Напряженное ожидание стянуло желудок, как скверный обед.
Гликий высунул голову из шатра и огляделся, моргая от яркого солнечного света. Увидев наконец римлянина, он произнес:
— Автократор желает видеть тебя сейчас.
Скавр двинулся вперед на ватных ногах. Туризин поднял голову. Он сидел над грудой пергаментов — ненавистная для Гавра работа. Теперь, когда враги Видесса были усмирены (по крайней мере, на время), Туризину пришлось снова вернуться к административным и финансовым делам.
Император сдвинул стопку документов на край стола и вздохнул с явным облегчением.
— Ну, что тебе нужно? — спросил он ровным тоном.
— Вероятно… — начал было Марк и ужаснулся сам себе.
Первое же слово прозвучало нервным кашлем, сухим и коротким. Марк собрался с духом и попытался снова начать разговор:
— Вероятно, будет лучше, если мы поговорим, как говорится, под розой.
Гавр нахмурился. Трибун покраснел, сообразив, что буквально перевел незнакомое видессианину латинское выражение. Он разъяснил смысл этих слов.
— Под розой, говоришь? Мне зто, пожалуй, нравится, — произнес Император. Он отослал Гликия и снова повернулся к Скавру; на этот раз выражение его лица было выжидательным. — Итак? — быстро сказал он, скрестив руки на груди.
Даже в простой льняной тунике и широких шерстяных штанах Император излучал властность. Он сидел на троне Видесса уже три года и многому научился за это время. Марк ощущал его силу, хотя на республиканца-римлянина она давила и вполовину не так тяжко, как на любого видессианина.
Скавр глубоко вздохнул и вдруг, словно желая одолеть свою неуверенность, сломя голову бросился вперед:
— Мы договаривались в Видессе о том, что после уничтожения Земарка ты будешь считать меня женихом своей племянницы — если, конечно, Алипия не против.
— Разве у нас был такой договор? — лениво переспросил Туризин, скрестив пальцы и щурясь. — Насколько я помню, при этом разговоре не было никаких свидетелей.
— Ты хорошо знаешь, что сделка была заключена! — выкрикнул трибун. Он был сбит с толку и почти не владел собой. Вот уж чего он не ожидал от Гавра — так это того, что тот вздумает отказаться от собственных слов. — Фос слышал твои слова, если их не слышал никто другой.
— Ты не многого добьешься у меня, упоминая имя Доброго Бога. Я отлично знаю, что ты язычник, — усмехнулся Туризин и добавил задумчиво: — Если быть справедливым, то следует признать: ты никогда и не пользовался этой уловкой. Или ты сейчас скажешь мне, упрямец, что все-таки решил принять истинную веру Фоса?
Непримиримые разногласия между различными ответвлениями веры Фоса, не говоря уж о многочисленных сектах, все еще представлялись Марку безумием. Он не имел ни малейшего понятия о том, как выбрать истинную веру (если таковая вообще существовала) из клубка этой грызущейся стаи. Но он не мог не признать: полностью игнорировать веру Видесса больше нельзя.