Позади Марка на палубу ступил Тарон Леймокер. Моряки замерли, прижав правые кулаки к сердцу.
— Здорово, ребята! — произнес адмирал своим громким хриплым басом, а затем положил руку на плечо трибуна: — Береги его, Стил. Он хороший парень. А что попал в опалу к его величеству… Насколько мне известно, добиться этого очень просто.
Друнгарий флота тряхнул головой, отбрасывая с глаз светлую прядь. После того как Туризин выпустил его из тюрьмы, он так и не подстриг волос.
— Я в любом случае стал бы беречь своего пассажира, — отозвался Зота. — Если с ним что-нибудь случится, это запятнает всех нас… Но где его лошадь? Что-то ее до сих пор не доставили!
— Сухопутные швабры! — презрительно бросил Леймокер. На борту корабля не было места для ошибок, забывчивости и неточности. — Хотел бы я задержаться подольше, но времени нет. Нужно снарядить корабли для береговой патрульной службы. Да пребудет с тобой Фос, чужеземец.
Леймокер крепко сжал плечо Скавра, хлопнул Зоту по спине и прыгнул на причальную доску.
Погрузка на «Пенитель моря» продолжалась. Марк наблюдал, как несут в трюм тюки соломы — для лошади. Той самой, что до сих пор не было видно.
Взвод видессианских солдат все еще стоял на причале. Марк громко окликнул их, пытаясь выяснить, что же случилось с лошадью. Командир видессиан недоуменно развел руками.
Зота сказал:
— Прости, Скавр, но если твоя лошадь не появится к полудню, придется отплыть без нее. У меня важные донесения. Они не могут ждать. Возможно, в Наколее ты найдешь коня или мула.
— Возможно, — с сомнением отозвался трибун.
Время тянулось медленно. Марк поглядывал то на пирс, то на палубу, пытаясь понять, скоро ли закончится погрузка.
Двое матросов уронили на палубу кувшин с вином. Липкую лужицу они затерли шваброй, а осколки кувшина выбросили за борт. Зота выругался. В довершение беспорядка один из них порезал босую ступню об острый осколок и ушел, прихрамывая, перевязать рану.
— Лучше бы тебе ходить за плугом, Алор, — бросил ему капитан.
Товарищи незадачливого матроса тут же окрестили его «Алор — пахарь».
Наблюдая за этим происшествием, Марк отвлекся от пирса и подскочил от неожиданности, когда со сходней донесся громкий голос:
— Эй там! На борту! Ахой! Или как у вас принято орать, вы, ублюдки? Можно мне залезть в вашу чертову лоханку?
Трибун резко повернулся:
— Гай! А ты что здесь делаешь?
— Ты что, знаешь этого увальня? — осведомился Зота, красный от гнева. Капитану вовсе не понравилось, что его любимого «Пенителя» обозвали «чертовой лоханкой».
Марк объяснил капитану, кто такой Гай Филипп. Зота нехотя сказал тому:
— Если хочешь — поднимайся.
Старший центурион, крякнув, приземлился на палубу и покачнулся, что неудивительно — Гай Филипп явился в полном боевом облачении; в шлеме с высоким поперечным гребнем, кольчуге, кожаном поясе с металлическими бляшками, в медных поножах, с тяжелым мешком за плечами. Все это снаряжение, начищенное до блеска, ослепительно сверкало.
Марк поддержал Гая Филиппа за плечо и с любопытством уставился на своего старшего офицера:
— Никак ты пришел проводить меня? Мне кажется, для этого ты слишком принарядился.
— Иди ты в задницу с этими проводами. — Гай Филипп хотел презрительно харкнуть, но под суровым, предупреждающим взглядом капитана сплюнул за борт, а не на палубу. — Я еду с тобой.
— Что? — Скавр схватился за рукоять меча. Неужели Туризин решил отдать легион кому-то из своих офицеров? — Гавр обещал, что передаст тебе мою должность и мое звание, как только я окажусь за пределами столицы.
— Вот именно! Он мне это и предложил. Что было, то было. Я посоветовал Гавру засунуть эту должность себе в задницу.
У Зота отвисла челюсть. Никто еще не разговаривал с Автократором Видессиан подобным образом.
Гай Филипп бросил взгляд на видессианского капитана и предусмотрительно перешел на латынь.
— Ну, можешь меня распять! — сказал он трибуну. — Я не приму легион из рук человека, который лишил тебя звания.
— У него были на то причины, — ответил Скавр и торопливо, путаясь в словах, поведал старшему центуриону, в чем эти причины заключались. — Так что, если ты захочешь изменить свое решение, Гавр, скорее всего, отдаст тебе легион. Он очень хорошего мнения о тебе. Я не раз слышал об этом от него самого.
Узнав о любви между трибуном и Алипией, Гай Филипп воскликнул: