А Ахура все всхлипывала, вздрагивала, глядя в пространство и едва слыша болтовню Мышелова, но постепенно все же успокоилась, в глазах у нее появилось осмысленное выражение.
Когда вернулся Фафхрд, ведя за собой все еще взбрыкивающего верблюда и оскорбленную кобылу, он не стал перебивать Мышелова, а с серьезным видом вслушиваясь в его слова, время от времени бросал взгляд то на мертвого адепта, то на черный монолит, то на каменный город, то на северный склон долины. Летевшая туда же, на север, стая птиц, внезапно прыснула в разные стороны, словно на нее спикировал орел. Фафхрд нахмурился. Через миг в воздухе послышалось жужжание. Взглянув вверх, Мышелов и Ахура заметили планирующую вниз тонкую тень. Они съежились, и в тот же миг белая стрела с глухим стуком вонзилась в трещину между плитами, примерно в футе от ноги Фафхрда, и задрожала.
Через несколько мгновений Фафхрд вытащил ее из щели дрожащей рукой. Стрела была покрыта корочкой льда, ее оперение затвердело, как будто каким-то непонятным образом она долго летела в холодных верхних слоях атмосферы. Посередине стрела была аккуратно чем-то обернута. Фафхрд развернул задубевший кусочек папируса, сразу же помягчевший у него в пальцах, и прочел: «Вы должны двигаться дальше. Поиск еще не закончен. Доверяйте предзнаменованиям. Нингобль».
Не переставая дрожать, Фафхрд принялся громогласно чертыхаться. Смяв папирус, он сломал пополам стрелу и выбросил половинки.
– Ублюдочное отродье евнуха, совы и осьминога! – заключил он. – Сначала пытается пригвоздить нас, а потом заявляет, что, дескать, поиски не закончены, когда мы как раз во всем разобрались!
Мышелов, хорошо зная, каким приступам ярости бывает подвержен Фафхрд после битвы – особенно после битвы, в которой он не смог принять участие, – начал было что-то хладнокровно отвечать, как вдруг увидел, что гнев из глаз приятеля исчез и остались лишь диковатые искорки, крайне не понравившиеся Мышелову.
– Мышелов! – торопливо спросил Фафхрд. – Куда я зашвырнул эту стрелу?
– Как куда? На север, – не раздумывая отозвался Мышелов.
– Правильно, и птицы тоже летели на север, и стрела была покрыта льдом! – Диковатые искорки в глазах Фафхрда превратились в пламя, полыхающее в очах берсерка. – Он сказал предзнаменования? Чудесно, будем им доверять! Мы пойдем на север, и только на север!
Сердце у Мышелова упало. Теперь ему будет особенно трудно сопротивляться давнишнему желанию Фафхрда отвести его в «эту восхитительно холодную страну, где могут жить лишь крепкие мужчины с горячей кровью, убивая свирепых мохнатых зверей», – перспектива весьма удручающая для того, кто любит горячие ванны, солнце и южные ночи.
– Вот уж удача так удача! – продолжал Фафхрд нараспев, на манер скальда. – Обтираться с ног до головы снегом, нырять моржом в воду, где плавают льдинки! Мужчины моего племени ходили путем, который тянется вокруг Каспийского моря и через горы еще выше этих. Клянусь кишками Тора, тебе это понравится! Никакого вина – лишь мед, вкусно дымящиеся туши, на теле мех, от которого дубеет кожа, по ночам – холодный воздух, навевающий чистые и ясные сны, и статные женщины с могучими бедрами. А потом на корабле в студеном море взметнется парус, и в радостные лица полетят ледяные брызги. Почему мы откладывали так долго? Пойдем! Клянусь мерзлым членом, давшим рождение Одину, мы должны выступить немедленно!
Мышелов подавил стон и так же пронзительно, нараспев ответил:
– О мой кровный брат, сердце мое трепещет еще сильнее твоего при мысли о бодрящем снеге и прочих прелестях истинно мужской жизни, которой я столь давно жаждал вкусить. Но, – тут его голос печально пресекся, – мы забываем об этой славной женщине, которую в любом случае, даже если пренебречь повелением Нингобля, нам придется в целости и сохранности доставить обратно в Тир.
Мышелов внутренне усмехнулся.
– Но я не желаю возвращаться в Тир, – вдруг заговорила Ахура, оторвав от кукол глаза, в которых светилось такое озорство, что Мышелов мысленно выругал себя за то, что недавно обращался с девушкой как с ребенком. – Эта уединенная долина одинаково далека от всех населенных мест. Север так север, какая разница.
– Клянусь телесами Фрейи [в скандинавской мифологии богиня плодородия, любви и красоты], – завопил Фафхрд, раскинув руки в стороны. – Ты слышишь, Мышелов? Да покарает меня Идунн [в скандинавской мифологии богиня, обладательница волшебных «молодильных» яблок], если это не были речи истинной снежной женщины! А теперь нельзя терять ни секунды. Год еще не кончится, а мы уже вкусим аромат меда. Клянусь Фригг, что за женщина! Мышелов, ты ведь у нас маленький да удаленький – обратил внимание, как изящно она это выразила?
Началась предотъездная суматоха – другого выхода, по крайней мере пока, Мышелов не видел. Сундучок с зельями, чаша и разодранный покров были снова водружены на верблюда, который до сих пор строил глазки кобылице и причмокивал толстыми кожаными губами. А Фафхрд скакал, кричал и похлопывал Мышелова по спине, словно и не было вокруг никакого древнего каменного города и мертвый адепт не грелся на солнышке.
Очень скоро они уже трусили вниз по долине: Фафхрд распевал песни о метелях, охоте, чудовищах величиной с айсберг и гигантах высотой с ледяную гору, а Мышелов угрюмо забавлялся, представляя собственную гибель в объятиях какой-нибудь не в меру пламенной «статной женщины с могучими бедрами».
Скоро местность вокруг стала менее унылой. Благодаря низкорослым деревцам и естественному рельефу долины город скрылся из вида. Мышелова окатила волна облегчения, хотя сам он этого не заметил, когда за деревьями скрылся последний каменный часовой – черный монолит, словно предававшийся скорби по адепту. Мышелов сосредоточился на том, что было впереди – конической горе, загораживающей выход из долины, одинокой горе, с вершиной, окутанной туманом, сквозь который человечку в сером мерещились немыслимые башни и шпили.
Внезапно дрему с него как рукой сняло. Фафхрд и Ахура, остановив лошадей, смотрели на нечто весьма неожиданное – низкий деревянный домик без окон, зажатый между чахлыми деревцами, и на несколько клочков возделанной земли позади. Грубо вырезанные из дерева духи-хранители очага, стоявшие на четырех углах крыши и на коньке, явно пришли сюда из Персии, но из Персии древней, свободной от влияния южных культур.
На древнего перса походил и старик с тонкими чертами лица, прямым носом и седоватой бородой, подозрительно наблюдавший за ними из распахнутой двери. Казалось, внимательнее всего он разглядывает Ахуру, вернее, пытается разглядеть, потому что Фафхрд почти целиком заслонял девушку своим мощным телом.
– Привет тебе, отец, – окликнул старца Мышелов. – Приятный денек мы выбрали, чтобы проехать через твои тучные земли, не правда ли?
– Приятный, – нехотя согласился тот на старинном диалекте, – хотя здесь мало кто проезжает.
– Хорошо все-таки жить вдали от мерзких вонючих городов, – любезно вмешался в беседу Фафхрд. – Ты случаем не знаешь, что это там впереди за гора, отец? Есть ли мимо нее удобный путь, ведущий на север?
При слове «гора» старик съежился, но ничего не ответил.
– Мы едем не той тропой? – быстро спросил Мышелов. – Или в этой туманной горе скрыто что-то дурное?
Старик поднял плечи, да так и не опустив их, снова взглянул на путников. На его лице дружелюбие боролось со страхом – и победило, так как он наклонился вперед и затараторил:
– Предупреждаю вас, дети мои, не вздумайте ехать дальше. Что значит сталь ваших мечей, резвость ваших лошадей перед…. Но имейте в виду, – он заговорил громче, – я никого ни в чем не обвиняю. – Он проворно оглянулся по сторонам. – Жаловаться мне не на что. Гора для меня – великое благо. Мои отцы вернулись сюда, потому что эту землю избегают и злодеи, и честные люди. Налогов я за нее не плачу – по крайней мере деньгами. И ни в чем не сомневаюсь.
– Ладно, отец, я думаю, дальше мы не поедем, – вздохнул лукавый Мышелов. – Мы ведь просто досужие бездельники, рыскающие по беду свету. И порой нам удается набрести на какую-нибудь необычную историю. Да, кстати: мы ребята щедрые, а ты можешь нам помочь. – Он побренчал монетами в кошеле. – Мы слышали сказку о демоне, живущем здесь, о юном демоне, бледном и чернобородом, одетом в серебряное и черное.