— Значит мы, можно сказать, «братья по оружию», не так ли? — спросил он.
— Похоже на то, — кивнул я.
Конечно, узы братства навсегда объединили тех, кто вышел в море двадцать пятого Се-Кара на встречу Тиросу и Косу.
В тот день они стали другими. «Ты был там?» — мог бы спросить один моряк другого в таверне Порт-Кара, за партией каиссы или кубком паги, с выбранной девкой, лежащей связанной по рукам и ногам у его стола, ожидая, когда ее забросят на плечо и понесут в альков, или везде, где, могли бы встретиться двое товарищей объединенных в это необычное братство. Такое могло бы произойти даже на далеком пляже, на границе леса, и не нужно было переспрашивать: — «Где?».
Однако он, задав свой вопрос, уточнил дату.
— Ты когда-нибудь видел Домашний Камень Порт-Кара? — поинтересовался незнакомец.
— Как мог бы я, не гражданин Порт-Кара, видеть его Домашний Камень? — спросил я. — А Ты сам-то его видел?
— Конечно, — заверил меня он.
— Я слышал, — сказал я, — что он большой, покрыт искусной резьбой и инкрустирован серебром.
— Вообще-то, золотом, — поправил меня он.
— Не удивлен, — усмехнулся я. — Говорят, в буфетах Порт-Кара, найти золото столь же вероятно, как хлеб.
Это была поговорка. Корсары Порт-Кара, рыскающие в море, разбойничающие на торговых путях, внезапно появляющиеся в прибрежных городах, часто возвращаются в порт, тяжелогруженые различными товарами, фруктами и зерном, оружием и инструментами, кожей и мехами, продуктами и винами, драгоценными металлами и камнями, украшениями, кремами, духами, шелками, женщинами и так далее. Эти женщины, учитывая их количество, зачастую идут на продажу оптом. Весьма часто их продают на юг, в Шенди, поскольку тамошние жители любят рабынь с белой кожей. Разумеется, работорговцы прибывают в Порт-Кар из разных городов, спеша предложить цену и закупить оптовые партии. Порт-Кар славится высоким качеством «свежего рабского мяса». С другой стороны многих из этих женщин, капитаны распределяют как подарки, или, более вероятно, продают в розницу на местном рынке, например, владельцам различных местных пага-таверн. Женщины обычно оказываются самого высокого качества, в противном случае, их бы просто не стали бы брать. Если их захватили на берегу, то перед погрузкой их раздевают, чтобы определить, являются ли они, как говорится, «рабски красивыми». Если они не таковы, их освобождают и прогоняют. Если же их все же возьмут на борт, то приковывать цепями, иногда на палубе, иногда в трюме. В море тех, кого сочли менее чем «рабски красивыми», держат отдельно от других, словно они могли бы испачкать их, и сохраняют, чтобы сделать из них кувшинных девок, прачек, девок чайника-и-циновки и тому подобных невольниц. Интересно, что даже девка чайника-и-циновки, в ошейнике, зачастую становится красивой. По моему мнению, этот вопрос выходит далеко за рамки простой диеты и упражнений. В неволе женщина, даже та, которая была красавицей изначально, становится еще красивее. Похоже, ошейник замечательно и прекрасно влияет на женщину. Он смягчает ее, в нем она, оказавшись на своем месте, предначертанном ей природой, несомненно впервые в своей жизни, становится той, кем она должна быть, полностью женщиной. У ног мужчины, в его власти, она находит удовольствие, которое было вне ее кругозора в бытность свободной женщиной. Она находит внутреннее значение и счастье, и это неизбежно отражается в чертах ее лица, в языке тела и поведении.
Свободную женщину в ней следует разыскать и добить. Рабыня должна быть найдена, вызвана и проинструктирована.
— Странно, что я повстречал тебя здесь, — заметил я. — Берег казался мне пустынным.
— Я проходил мимо, — пожал плечами мой собеседник, — и заметил вас.
— К тому же гражданина Порт-Кара, — добавил я.
— В этом как раз нет ничего удивительного, — сказал он. — Здесь поблизости находится одна из главных делян Порт-Кара, один из его главных запасов древесины.
— Тогда, конечно, — кивнул я.
Я был уверен, что Пейсистрат высадил нас на этом берегу не наугад. Координаты, насколько мне было известно, ему были предоставлены, еще в Стальном Мире.
— Как тебя зовут? — спросил мужчина.
— Тэрл, — представился я.
— Торвальдслэндское имя, — определил он.
— Скорее, распространенное в Торвальдслэнде, — поправил его я.
— Ну а меня зовут Пертинаксом, — сообщил мой собеседник.
— Алар? — уточнил я.
— Возможно, кто-то из предков был из них, — пожал он плечами. — Я не знаю.