Лодка подплыла ближе. В ней было восемь гребцов и по одному мужчине на корме и на носу. Теперь стало понятно, что на дне лодки лежит некий груз, покрытый брезентом.
Повернувшись к Сесилии и Джейн, по-прежнему стоявших на колени около нас, я спросил:
— Вы запомнили наши каюты?
— Да, Господин, — почти одновременно ответили девушки.
Пару дней назад мы приводили их на корабль, чтобы показать им каюты и вообще ознакомить с судном. Во время этой экскурсии мы связали им руки за спиной, а также привязали одну к другой за их шеи. С точки зрения безопасности в этом нужды, конечно, не было, но такие вещи редко делаются ради безопасности. Куда кейджере бежать? Фактически, когда рабыня прикована цепью, если нас интересует вопрос безопасности, то это обычно сделано не столько для того, чтобы ограничить ее свободу, хотя она прикована и отлично знает это, сколько чтобы предотвратить ее кражу, поскольку она — собственность. Мужчине не составит большого труда подчинить и увести оставленную без присмотра рабыню. Но чаще всего рабынь связывают по двум наиболее распространенным причинам. Во-первых, это мнемоническая причина. Связывая, заковывая, ограничивая, мы чрезвычайно ясно демонстрируем им, что они такое, что с ними можно так поступать, что они объекты для такого обращения, что они рабыни. Когда девушка беспомощна и знает себя таковой, у нее остается мало сомнений в том, кто она, в том, что она рабыня. Таким образом, их часто связывают, держат в клетке и так далее. Во-вторых стимулирующая. Узы, в силу укрепления осознания рабыней своей слабости, своей уязвимости и беспомощности, оказывают сексуально стимулирующий эффект. Женщина сознает себя объектом, уязвимым и подготовленным к сексуальному использованию. Это связано с радикальным сексуальным диморфизмом, характерным для человеческого вида, с очевидной взаимозависимостью полов и отношениями доминирования и подчинения, превалирующими в природе. В результате, то, что рабыня беспомощна, не только подчеркивает остроту и жизнеспособность этих естественных реакций, но и усиливает их экспоненциально. Поверьте, и у Пертинакса, и у меня, когда мы в тот день вернулись в наш сарай, было достаточно доказательств этого вопроса. Рабыня, вероятно, очень хорошо понимает, что с ней сделано и почему, но это мало чем ей помогает. Она все также беспомощна, и она рабыня. Кроме того, если в ней были разожжены рабские огни, что, наверняка, будет иметь место, она жаждет удовольствий своей неволи, и нуждается в них. Для нее, оставленной связанной, весьма обычно через некоторое время начать умолять о сексуальном облегчении.
Также, мимоходом можно было бы добавить прозаическое наблюдение, что, когда руки женщины связаны за спиной, она, вероятно, не доставит больших проблем. Например, во время этой экскурсии нам не надо было беспокоиться, что они могли бы из любопытства что-нибудь переставить, потрогать, поднять, свернуть, опрокинуть и так далее. Ну а веревка на их шеях держала их вместе, так что они вряд ли могли отделиться, потеряться и заблудиться лабиринте проходов, коридоров, трапов и помещений огромного корабля.
— Сесилия, — сказал я.
— Господин? — откликнулась англичанка, бывшая студентка Оксфордского Колледже, имя которого, как и имя того в котором когда-то учился я сам, мы опустим.
Я окинул оценивающим взглядом, стоящую на коленях девушку. Она стала прекрасной рабыней.
Сесилия смотрела на меня снизу, ожидая моих слов.
Да, мы были подобраны друг другу Царствующими Жрецами, чтобы быть непреодолимыми один для другого. Ее мелкая, пустая, претенциозная жизнь на Земле кардинально изменилась, когда она, однажды ночью самодовольная в своей красоте, не отказывавшая себе в удовольствиях презирать, соблазнять и мучить мужчин, легла спать в своей постели, а проснулась, к своему удивлению и ужасу раздетая, лежа на полукруглом прозрачном основании тюремного контейнера на одной из трех лун Гора. В капсуле, в которой она очнулась, девушка оказалась не одна. Двумя другими оказались я сам и красивая, молодая, человеческая женщина со Стального Мира, домашнее животное кюра, которая, к тому же не умела говорить. Англичанка была посажена в капсулу, чтобы подтолкнуть меня к моральному падению. Мог ли кто-то долго сопротивляться ее очарованию? Ну, а если бы она потерпела неудачу, оставалось еще было кюрское домашнее животное, по сути примитивная человеческая самка, столь же невинная и сексуальная как кошка во время течки. Так или иначе, дело обстояло так, что моя честь рано или поздно была бы потеряна. Виной тому били императивы природы и соблазны, которые были мне навязаны. Скорее рано, чем поздно, я потерял бы способность сопротивляться им, устроив себе пир из одного или обоих деликатесов, снова и снова используя их для своего удовольствия. Однако, ни одна из них не была рабыней, по крайней мере, по закону. Обе были свободны, опять же, по закону. И в этом-то и состояла трудность. У меня практически не было сомнений, что рано или поздно я взял бы гордую, тщеславную, эгоистичную англичанку в свои руки, и она изучила бы то, что значит быть использованной так, как гореанский воин мог бы использовать простую рабыню. Однако этой развязки удалось избежать. Кюры устроили набег на Тюремную Луну и освободили меня. Что интересно, именно я и был целью этой атаки. Когда появились кюры, англичанка, надеясь избежать смерти, объявила себя рабыней. Она интуитивно поняла, что как свободная женщина ничего не стоила, за исключением, возможно, гастрономической точки зрения, то есть могла стать едой для ворвавшихся в тюрьму монстров. Зато как рабыня, могла бы иметь некую ценность. Интуитивно она почувствовала, что у нее могла бы быть ценность, некоторая ценность, пусть и минимальная, но только как у рабыни. Но также крик, казалось, пришел из ее сердца, подобно взрыву, выбросив копившееся, возможно, в течение многих лет в глубинах ее «Я» напряжение. Это был крик облегчения, крик, которым она, казалось, наконец-то, отвергла ужасную, обременительную фальшивость, сбросив с души огромный, тяжелый камень страха и самоотрицания. Так же, как и многие женщины, если не все, с самого наступления своей половой зрелости, она осознала, что существуют два пола, совершенно отличающиеся и опустошительно дополняющие друг друга, а так же и то, что внутри нее прятались рабские потребности. Она отлично знала об этих потребностях, раз за разом, в течение многих лет, разными способами, например, от снов, выныривая из которых, она с облегчением и легкой грустью обнаруживала, что на ней не было цепей, что ее губы не были прижаты к плети рабовладельца. Она пыталась бежать от постоянно приходивших фантазий, от их обаяния и страха, но затем возвращалась к ним снова и снова. Как часто фантазировала она, представляя себя беспомощной во власти доминирующих мужчин, не больше чем их собственностью, призом и игрушкой, их рабыней. Ненавидя холодность, нерешительность и слабость мужчин, она изливала на них свою злость и разочарование, мучая их так, как только ее красота ей позволяла. В действительности, она ненавидела не мужчин, а только тех из них, которые отказались быть мужчинами, которые не проследили, чтобы она оказалась у их ног. Конечно, вскоре после ее самообъявления на Тюремной луне, она попыталась забрать свое признание назад! Однако такие слова, единожды сказанные, безвозвратны, поскольку сказавшая их теперь рабыня. В результате она оказалась в Цилиндре Удовольствий, у человеческих союзников кюров. Разрывающаяся между своими вялыми отговорками свободы и отчаянными рабскими потребностями, найденная недостаточно приятной для своих владельцев, решивших бросить ее в бассейн с угрями, она попросила моего ошейника. Я пошел на встречу жалобной просьбе рабыни и удостоил ее своим ошейником, который лично запер на ее шее. Той ночью, приковав ее цепью в алькове, я, наконец, преподал ей то, чем должна быть рабыня. Рожденная рабыней, она стала рабыней юридически, а затем, юридическая рабыня, она стала рабыней истинной.