Краем глаз я наблюдал за реакцией Пертинакса, отметив, что он, как я и подозревал, смотрел на это действо почти горя восхищением и трепетом, с удовольствием и завистью. Иметь красавицу в собственности, настолько в своей власти, настолько зависимой, переполняет мужчину триумфом и радостью, и даже ликованием. Только тогда он начинает понимать, каково это может быть, быть тем, кто Ты есть, мужчиной. Безусловно, гореане считают подобное само собой разумеющимся.
Сесилия брала пищу с моей ладони с благодарностью. Она выглядела почти мечтательно довольной. Иногда, склоняя голову, она нежно целовала мою ладонь и пальцы.
— Рабыня, рабыня! — прошипела Константина.
— Ваша, Господин, — шепнула мне Сесилия.
— Рабыня! — выкрикнула блондинка.
— Возможно, — обратился я к Пертинаксу, — Ты тоже мог бы покормить свою девку таким способом.
— Никогда! — отпрянула Константина.
— В этом нет необходимости, — заверил Пертинакс.
— Так может, самое время для паги, — намекнул я.
Пертинакс дернулся, явно собираясь подняться, но я остановил его жестом, показывая, что он должен оставаться на месте, и он, бросив на Константину, почти извиняющийся взгляд, вернулся в прежнюю позу.
— Сесилия, — окликнул я свою рабыню, и та поднялась и направилась к стене.
Через мгновение девушка, вытащив пробку из кувшинчика, наполнила два кубка наполовину их емкости. Один кубок она поставила там, где Константина могла бы дотянуться до него, а с другим, держа его перед собой, проследовала к моему месту и, опустившись на колени, подняла на меня глаза, ожидая сигнала к началу ритуала. Однако я взглядом предостерег ее от этого, давая понять, что ей следует ждать.
Я оглянулся и посмотрел на Константину, стоявшую на коленях на прежнем месте и кипевшую от гнева и оскорбленного достоинства.
— Она у тебя рабыня для удовольствий? — спросил я Пертинакса.
— Едва ли, — отмахнулся он, еле сдерживаясь, чтобы не засмеяться, словно то что я сказал, было полной нелепицей.
Если бы взгляды могли сжигать, то после того, как Константина посмотрела на него, от Пертинакса должна была остаться горка пепла.
Разумеется, то, что она не была рабыней для удовольствий, я мог определить и сам, по ее манере стоять на коленях. Есть множество способов, которыми рабыня для удовольствий может становиться на колени, но наиболее распространено сидеть на пятках, расставив колени широко, выпрямив спину, высоко подняв голову, прижимая ладони рук к бедрам. Иногда, когда ее потребности становятся особенно мучительными, она может несколько изменить позу, кротко опустив голову, не осмеливаясь встречать глаза своего господина, и прижимать руки к бедрам не ладонями, а тыльной стороной, выставляя ладони взору владельца, намекая на просьбу и надежду. Известно, что маленькие, мягкие ладони женских рук необыкновенно чувствительны, поскольку обилуют нервными окончаниями, хотя и в гораздо меньшей степени чем то, что они символизируют, влажные нежные ткани ее просящего, нагретого живота.
— Из любой женщины можно сделать рабыню для удовольствий, — сообщил я Пертинаксу.
— Хотел бы я в это верить, — хмыкнул он.
Опять у Константины вырвался сердитый звук.
— Где твоя плеть? — поинтересовался я.
— Да у меня ее и нет, — развел руками Пертинакс. — Просто нет необходимости.
— Ошибаешься, — хмыкнул я.
— Вы посмели бы меня ударить? — спросила Константина, обращаясь ко мне.
— А тебе дали разрешение говорить? — осведомился я.
— У нее есть постоянное разрешение говорить, — поспешил заверить меня Пертинакс.
В ее случае это может быть ошибкой, — покачал я головой.
Мужчина промолчал и отвел взгляд.
— Вы посмели бы меня ударить? — повторила свой вопрос Константина.
— Это дело твоего хозяина, — ответил я.
— Он не посмеет так поступить, — надменно заявила она.
— Почему нет? — поинтересовался я.
— Давайте уже пить пагу, — поспешил примирительно предложить Пертинакс.
— Обслужи своего господина, — приказал я Константине.
Та, казалось, была ошеломлена моим требованием, однако, как мне показалось, не больше, чем сам Пертинакс.
Не трудно было прийти к выводу, что эти отношения, ритуал подачи напитка владельцу рабыней, был незнаком им.
К этому моменту мне уже было более чем ясно, что отношения Константины к Пертинаксу не были отношениями рабыни к ее господину, даже если она и была рабыней в неком юридическом смысле.