— Да, конечно, я. На глазах у свидетелей.
— Про свидетелей мы еще успеем поговорить. Первый вопрос. Где вы взяли нож?
— Не знаю. Следователь написал, что это я принес с собой охотничий нож. И я подписал свое признание. Но это был не мой нож.
— Уже интересно. Тогда чей?
— Не знаю.
— Как это, не знаете. Вы вошли в номер и нож был там?
— Да, лежал на столе. Я сразу обратил на него внимание.
— Тогда получается, что нож принес Паушкин?
— Возможно, это был его нож. Но я подписал признание, что это был мой нож.
— Понятно. Теперь второй вопрос. Как вы узнали, в каком номере находится Паушкин?
— Мне сообщили.
— Кто сообщил?
— Я не хочу об этом говорить.
— Вы пришли в гостиницу, вошли в номер, который снимал Паушкин, увидели нож на столе и сразу стали бить свою жертву?
— Нет. Сначала мы поговорили. Но я был в таком состоянии, что просто сходил с ума. Что было потом, я не очень помню…
— Почему?
— Об этом я не буду говорить.
— Интересная беседа у нас получается. Зачем вы тогда разгромили кабинет Паушкина?
— Я этого не делал.
— А кто это сделал?
— Не знаю. Я вообще не входил в его кабинет. Следователь сказал, что там нашли мои отпечатки, и я подписал, что входил в комнату и устраивал там беспорядки.
— И вы точно помните, что не входили?
— Точно помню, что меня там не было. Они сидят на другом этаже, я туда даже не спускался.
— Ясно. Теперь скажите, зачем. У меня только последний вопрос. Зачем вы его убили?
— Этого я вам не скажу.
— Тогда я не смогу вам помочь.
— Значит, у меня такая судьба. Не можете, не нужно. Но я вам ничего больше не скажу.
— Это не выход. Я хочу понять ваши мотивы. Почему вы его так ненавидели?
— Это мое личное дело.
— Что-то личное?
— Я не стану отвечать на ваши вопросы.
— Черт возьми! Мне опять нужно напомнить вам, что я пришел сюда помогать? Помогать вытащить вас из той тупиковой ситуации, в которую вы попали. Или вы опять должны поплакать и подумать о самоубийстве, чтобы начать отвечать на другие вопросы?
— Не нужно меня мучить, — попросил Абасов, — у меня болит голова и я хочу в камеру. Вы же не следователь…
— Я хуже. Ему нужно всего лишь отчитаться перед своим начальством и сдать дело в указанное время в суд. А мне важна истина. Любой ценой важна истина, и поэтому я буду вас мучить до тех пор, пока вы не скажете мне правду.
Абасов опустил голову.
— Почему вы не хотите мне поверить? — спросил Дронго, — я ведь не ваш враг, а ваш друг. И вы достаточно разумный человек, чтобы понимать всю сложность ситуации. Мне важно знать ваши мотивы. Зачем вы его убили? Что толкнуло вас к этому нелепому поступку?
— Я не хочу говорить на эту тему.
— Черт возьми! Вам придется говорить. Я не уйду отсюда, пока не услышу от вас мотивы вашего преступления. Что мне еще сделать, чтобы заставить вас говорить? Может, мне нужно еще раз сказать все, что я про вас думаю?
— Не нужно. Я сам все знаю, но мне тяжело…
— Обещаю вам, что никто, кроме меня, никогда не узнает о нашем разговоре. В этом вы можете не сомневаться.
Абасов снова молчал.
— Говорите, — попросил Дронго, — у меня не так много времени. Почему вы его убили?
— Я… он… я… — было заметно, как волнуется Абасов.
— Что-то личное? — снова подсказал ему Дронго.
— Да, — выдохнул Абасов, — дело в том, что он… что они… что он… Он учился вместе с моей супругой в школе…
— С вашей второй супругой, — ошеломленно уточнил Дронго. Какой кретин этот следователь, подумал он. Не выявить такого факта. Кажется Сабина сказала, что Паушкину было тридцать три. Почти столько же, сколько было и второй супруге Абасова. Значит, они учились вместе в школе.
— У меня супруга выросла в Подмосковье, а затем переехала в Литву, — продолжал Абасов, — до девяносто первого года они жили в Подольске, потом переехали в Литву. Она вернулась в Москву только в девяносто девятом, через восемь лет.
— Значит, ваша нынешняя супруга Алдона и Паушкин были знакомы?
— Они вместе учились, — подтвердил Абасов, — и он… он… я не могу больше говорить, — он с такой силой сжал свои кулаки, что они захрустели.
— Я вас слушаю, — Дронго подумал, что версия начинает вырисовываться.
— Ей было шестнадцать, — выдохнул Абасов, — и он был… он был ее первым мужчиной…
— В шестнадцать лет. Они были еще совсем детьми.
— Но вы понимаете, как я должен был на это реагировать. Они увиделись потом в нашем центральном офисе, когда Паушкин приезжал сюда из нашего подмосковного филиала. И сразу узнали друг друга. Она мне о нем рассказала.