Почти на каждом углу попадались вывески с золоченой надписью «Книги». Книжных магазинов в Риме еще больше, чем цветочных. Каждый римлянин раз в месяц обязательно заходит в книжный магазин. Это что-то вроде ритуала. Библиотеками римляне гордятся почти так же сильно, как собраниями масок благородных предков. На старости, отдалившись от дел, римлянин поудобнее устраивается в кресле и читает, читает, восторгаясь мудрыми мыслями и делая выписки на вчерашнем номере «Акты диурны». И вот, глядишь, выписок и собственных комментариев набралось страниц на сто, и бывший читатель бежит с рукописью в ближайшее издательство. И новая книжка становится на полку рядом со своими предшественницами. Так процесс становится бесконечным. А это уже близко к вечности.
Элий, как и положено сенатору, жил в Каринах. Но в отличие от соседних вилл дом его был скромен и невелик. Древний особняк, выкупленный из казны императором Корнелием для своего младшего сына, был перестроен и отремонтирован накануне Третьей Северной войны. Только перистиль, украшенным мраморными скульптурами, остался неизменным. Наверное непросто жить в доме, которому больше тысячи лет, и каждый день выходить в атрий, где бесконечные ряды полок заставлены портретами знаменитых предков. Императоры с надменными или задумчивыми лицами смотрели друг на друга, будто спрашивали:
«И что ты такого сделал в своей жизни, очередной Август?» Между дверью в таблин и дверью в триклиний[17] стояла копия статуи богини Либерты. Бронзовая Свобода держала в руке зажженный факел и строго разглядывала входящих вставными стеклянными глазами.
Элий ждал Вера в таблине. В этой небольшой, украшенной потемневшими фресками комнате сенатора можно было застать чаще всего. Огромный стол из кипарисового дерева с инкрустацией слоновой костью был завален книгами. Два мраморных бюста — один старинный, прижизненный бюст Марка Аврелия, второй — портрет знаменитой актрисы Юлии Кумской работы Марции — украшали кабинет. Бюст
актрисы был далек от совершенства — шея слишком напряжена, волосы проработаны однообразно. Но это была первая работы Марции после ее возвращения из Афродисия, от которой заказчица отказалась. Элий перекупил бюст, и с тех пор голова Юлии украшала его таблин.
Гаю Элию Мессию Децию еще не исполнилось и тридцати двух. Юный возраст для сенатора и весьма почтенный для гладиатора. Впрочем, уже два года он не выходил на арену. Его дед и отец были сенаторами. Его прадеда императора Корнелия застрелили в Колизее. Родословная Элия занимала десять бронзовых досок. В Риме не так уж много осталось знати, состоящей в родстве с императорским домом.
Обычно с такими именами не попадают в гладиаторы. Законом запрещено выходить на арену тем, чьи ближайшие родственники служат в высших чинах в армии или занимаются политикой. Кто поручится, что ловкий молодой боец не передаст одно из своих клейм дядюшке, который мечтает занять пост в Галлии или Испании на ближайших выборах, или получить из рук императора назначение в прокураторы. Или хотя бы в корректоры, обойдя строгие препоны гладиаторских правил. Но отец Элия умер от ран в Эсквилинской больнице, когда тот был еще ребенком. Дядя сгорел вместе со своим линкором за четыре дня до капитуляции Бирки. Старший брат Тиберий также пал на Третьей Северной войне. Его сестра Валерия уже почти двадцать пять лет жила в Доме весталок, но это не считалось особо удачной политической карьерой. Его троюродный брат император Руфин вряд ли нуждался в служебном повышении. Никто не знал, что привело Элия на арену — скромное состояние, чья-то неизлечимая болезнь или просто страсть к риску. Он никогда не говорил об этом…
Когда Вер вошел в таблин, Элий полулежал, перелистывая затрепанный кодекс в картонном переплете. На Элии была сенаторская туника с широкой пурпурной полосой, а на ногах — толстые шерстяные носки в белую и красную полоску.
— Специальная мода сенаторов? — спросил Вер, кивая на носки. Элий улыбнулся.
— Мне с моими шрамами очень удобно.
— Шрамы только красят доблестного мужа.
— Да, да. Марция говорит то же самое. Но позволь мне все-таки не демонстрировать их слишком часто. Для политика это считается дурным тоном. Как будто я специально выставляю шрамы на обозрение в надежде на дешевую популярность.
Элий поднялся навстречу другу. При этом он неуклюже качнулся: несмотря на все усилия хирургов, одна нога у него так и осталась короче другой.
— Надеюсь, ты явился ко мне не из-за этой истории со стариком?
— Это была уловка. Я просто хотел его спровадить, — признался Вер.
— Я это понял.
— И все равно заплатил?! Чтоб тебя Орк сожрал… Ладно, сразу же после игр я отдам деньги.
— Ни в коем случае, друг мой.
— Глупо отказываться. Впрочем, как знаешь. Недаром «Акта диурна» именует тебя Периклом, а Марцию сравнивают с Аспазией. И знаешь, в этом сравнении что-то есть, — засмеялся Вер.
Элий смутился.
— Не льсти мне в глаза хотя бы ты, я этого терпеть не могу. К тому же Перикл не заводил друзей и не принимал приглашений на обед, дабы его не могли обвинить в симпатиях к кому бы то ни было. А я не скрываю своей дружбы и своих симпатий.
— Нет, правда, ты в самом деле похож на Перикла, — не унимался Вер, забавляясь смущением Элия. — Ты, как Перикл, аристократ по происхождению и сторонник демократии по убеждениям — в этом есть что-то интригующее.
— Лишь на первый взгляд. Демократия — лишь способ управления государством и сама по себе не подразумевает ни справедливости, ни честности, как ошибочно считают многие. Демократия — это амфора, а что в нее наливают, зависит от людей. Но глупцы, не найдя в сосуде хорошего вина, спешат расколотить амфору, хотя сами наполнили ее отбросами.
— Новая речь для сената?
— Возможно. Но хватит о мелочах. Насколько я понял, случилось что-то серьезное…
— Именно, — кивнул Вер. — У тебя есть выпить? Элий сморщился, уловив запах вина.
— Ты и так уже отдал должное Вакху.
— Выпить… — повторил Вер. — Ты же знаешь — вино не действует на меня. Так же, как и наркотики.
— Зачем же ты пьешь? — сенатор пожал плечами, но налил в серебряную чашу неразбавленного фалернского вина. Вер осушил ее залпом.
— Так проще говорить умные вещи — их могут списать на винные пары.
— Ценное наблюдение, — заметил Элий. — Надо будет попробовать притвориться в сенате пьяным.
— Ты никогда не говорил мне прежде, а я не спрашивал… После ранения к тебе являлся твой гений? — поинтересовался Вер.
— Как же иначе. Я перестал быть гладиатором, и он пришел расторгнуть договор.
— И что он сказал? Это очень важно.
— Ничего достойного упоминания. — Элий помолчал. — Поведал с грустным видом, что исполнять чужие желания я больше не могу. И теперь буду исполнять желания моего гения. Потом принялся наставлять, что я должен делать, а что не должен. Не иначе, он повредился во время моей клинической смерти. Я всегда чтил гения, но в этот раз не выдержал и указал наглецу на дверь.
— То есть как? — изумился Вер. — Выгнал? Как надоевшего репортера? Ты вообще… живешь как бы… без гения?
Элий кивнул.
— Но это невозможно! — Вер запнулся. — Тот, кто расстается со своим гением, сходит с ума.
— Наверное, ты прав. Иногда я близок к этому, — охотно согласился Элий. — Но достаточно почитать выступления отцов-сенаторов в «Акте диурне», чтобы убедиться, что я — самый здравомыслящий в этой компании. Подозреваю, именно гений затащил меня в курию, он всегда отличался непомерным честолюбием даже для римлянина. Но когда покровитель решил сделать меня консулом, я обманул его надежды.
Постороннему могло показаться, что Элий шутит, но Вер знал, что друг говорит вполне серьезно.
— Сегодня мой гений предсказал мне поражение в завтрашнем поединке.
Теперь настал черед Элия удивиться.
— Такого не бывает. Это запрещено.
— Кем? Богами или людьми? Или и теми, и другими вместе? Как видишь, гениям плевать на любые запреты. Лучше перейдем в триклиний, возьмем еще по чаше вина, и я все расскажу тебе по порядку, — предложил Вер.