– Шрамы только красят доблестного мужа.
– Да, да, Марция говорит то же самое. Но позволь не демонстрировать их слишком часто. Для политика это считается дурным тоном. Как будто я специально выставляю шрамы на обозрение в надежде на дешевую популярность.
Элий поднялся навстречу другу. При этом он неуклюже качнулся: несмотря на все усилия хирургов, одна нога у него так и осталась короче другой.
– Надеюсь, ты явился ко мне не из-за этой истории со стариком?
– Это была уловка. Я просто хотел его спровадить, – признался Вер.
– Я это понял.
– И все равно заплатил?! Чтоб тебя Орк сожрал… Ладно, сразу же после игр я отдам деньги.
– Ни в коем случае, друг мой.
– Глупо отказываться. Впрочем, как знаешь. Недаром «Акта диурна» именует тебя Периклом, а Марцию сравнивают с Аспазией. И знаешь, в этом сравнении что-то есть, – засмеялся Вер.
Элий смутился:
– Не льсти в глаза хотя бы ты, я этого терпеть не могу. К тому же Перикл не заводил друзей и не принимал приглашений на обед, дабы его не могли обвинить в симпатиях к кому бы то ни было. А я не скрываю своей дружбы.
– Нет, правда, ты похож на Перикла, – не унимался Вер, забавляясь смущением Элия. – Ты, как Перикл, аристократ по происхождению и сторонник демократии по убеждениям. В этом есть что-то интригующее.
– Лишь на первый взгляд. Демократия – лишь способ управления государством, имманентно ей не присущи ни справедливость, ни честность, как ошибочно считают многие. Демократия – амфора, а что в нее наливают, зависит от людей. Но глупцы, не найдя в сосуде хорошего вина, спешат разбить амфору, хотя сами наполнили ее отбросами.
– Новая речь для сената?
– Возможно. Но хватит о принципах. Насколько я понял, случилось что-то серьезное?
– Именно, – кивнул Вер. – У тебя найдется выпить?
Элий поморщился, уловив запах вина:
– Ты и так уже отдал должное Вакху.
– Выпить, – повторил Вер. – Ты же знаешь: вино не действует на меня. Так же, как и наркотики.
– Зачем же пьешь? – Сенатор пожал плечами, но налил в серебряную чашу неразбавленного фалернского вина. Вер осушил ее залпом.
– Так проще говорить умные вещи, их могут списать на винные пары.
– Ценное наблюдение. Надо будет попробовать притвориться в сенате пьяным.
– Ты никогда не говорил мне прежде, а я не спрашивал… После ранения к тебе являлся твой гений? – поинтересовался Вер.
– Как же иначе! Я перестал быть гладиатором, и он пришел расторгнуть договор.
– И что он сказал? Это очень важно.
– Ничего достойного упоминания. – Элий помолчал. – Поведал с грустным видом, что исполнять чужие желания я больше не могу. И теперь буду исполнять желания моего гения. Потом принялся наставлять, что я должен делать, а что не должен. Не иначе, он повредился во время моей клинической смерти. Я всегда чтил гения, но в этот раз не выдержал и указал наглецу на дверь.
– То есть как? – изумился Вер. – Выгнал? Как надоевшего репортера? Ты вообще… живешь как бы… без гения?
Элий кивнул.
– Но это невозможно! – Вер запнулся. – Тот, кто расстается со своим гением, сходит с ума.
– Наверное, ты прав. Иногда я близок к этому, – охотно согласился Элий. – Но достаточно почитать выступления отцов-сенаторов а «Акте диурне», чтобы убедиться, что я – самый здравомыслящий в этой компании. Подозреваю, именно гений затащил меня в курию, он всегда отличался непомерным даже для римлянина честолюбием. Но когда покровитель решил сделать меня консулом, я обманул его надежды.
Постороннему могло показаться, что Элий шутит, но Вер знал, что друг говорит вполне серьезно.
– Сегодня мой гений предсказал мне поражение в завтрашнем поединке.
Теперь настал черед Элия удивиться:
– Такого не бывает. Это запрещено.
– Кем? Богами или людьми? Или и теми, и другими вместе? Как видишь, гениям плевать на любые запреты. Лучше перейдем в триклиний, возьмем еще по чаще вина, и я все изложу тебе по порядку, – предложил Вер.
И они перешли в триклиний. Слуга зажег старинный масляный светильник и принес кувшин вина и чаши. За ложем хозяина в нише стоял бюст Элия. Совсем недавно, насколько помнил Вер, ниша пустовала.
– Марция все-таки закончила твой бюст? Прекрасная работа!
– Она расколотила три мраморные глыбы, прежде чем ей удалось сладить с мрамором, – улыбнулся Элий. – Она клялась, что ни один резец не сможет выточить мой нос.
И он провел пальцем от переносицы к кончику носа. Нос в самом деле был очень тонок, и к тому же кривой, сломанный. Человеческая плоть может принимать самые удивительные формы, но мрамор не всегда способен ее копировать. Изваянный сенатор вышел как живой – красиво очерченный рот, начесанные на высокий лоб волосы, гладко выбритые, немного запавшие щеки, и глаза, один чуть заметно выше другого, оба с хитроватой прищуринкой. Несмотря на неправильность черт, лицо Элия привлекало с первого взгляда, быть может из-за грустной и в то же время доброжелательной улыбки, затаившейся в уголках губ.
– Прежде ты выглядел куда простодушнее, – заметил Вер, разглядывая бюст. – Если ты просидишь в сенате два срока, то станешь самым большим хитрецом курии.
– Два срока! – недоверчиво покачал головой Элий. – Это похуже, чем заключить второй гладиаторский контракт.
Хлор заменил тупой гладиаторский меч на остро отточенный, когда истекал второй контракт Элия. Фактически это была попытка убийства, но кто нанял Хлора, следствие так и не выяснило. Ибо Хлор скоропостижно скончался в карцере. Большинство придерживалось версии о мести Пизона. Однако у банкира было неоспоримое алиби. А Вилда в «Гладиаторском вестнике» методично доказывала, что гладиаторы имеют право сражаться боевым оружием, если сами того пожелают. И якобы Элий этого пожелал, а Хлор исполнил желание. Почему при этом у самого Элия оказался в руках тупой меч, Вилда не разъяснила.
– Лучше поведай мне, что случилось, – попросил Элий, пригубив вино.
Вер подробно рассказал о визите Сервилии Кар, проверке списков и заключенном договоре. Когда он закончил рассказ, Элий вновь наполнил чаши, но пить не стал, поставил свою на столик черного дерева и долго смотрел, как колеблется вино в чаше.
– Ты уверен, что ее имя чистое?
– Послушай, я не первый год обслуживаю клейма… ни я, ни Тутикан ничего не нашли.
– Твой Тутикан – глупый пьяница. Не надейся на него. Вообще никогда ни на кого не надейся, кроме себя. Задача агента – оценивать желания, распознавать, находятся ли они в общем потоке жизни или противоречат оному. Порой желание на первый взгляд кажется трудно исполнимым, но, стоит его проанализировать, и понимаешь, что это простенькое человечье «хочу» карьериста. Нетрудно бывает превратить миллион сестерциев в десять, если нити в полотне парок для этого существуют. В этом случае надо всего лишь переплести их по-своему. Но захочет человек летать, как птица, – и один гладиатор не выиграет для него такого желания… – Элий вздохнул. – Бывают скульптуры вне потока, они раскалываются, едва закончится полировка, или рукописи, которые сгорают, когда поставлена последняя точка. В некоторых судьбах нить парок завязана узлом так, что распутать его невозможно. Уметь желать – тоже наука. Я начал писать трактат на эту тему, провел анализ философии желаний и трех основных ее направлений, но пока у меня нет времени закончить.
– Не говори о философии желаний. Я зубрил ее в гладиаторской школе, но так ничего и не понял. «Минимизация вреда», «Структурные деревья желаний», «Пределы риска как пределы добра и зла», «Диалектика желаний», «Вероятностные расчеты», «Роль подсознания в формулировке желаний», – чего нам только не преподавали. Мне смертельно надоела эта нуда!
– Твоя заказчица была более способной ученицей.
– Желание Сервилии Кар из разряда невозможных?
Элий задумался.
– Пожалуй, нет… Здесь что-то другое. Но вот что? С кем ты завтра сражаешься?
– Ты же знаешь, Пизон не сообщает заранее имя противника. Он говорит, что выбирает по жребию. Хотя наверняка врет.
Элий нажал кнопку звонка. Вновь явился слуга. На его помятом лице читалось явное недовольство.