Малышев поднял голову вверх и увидел распахнутые рамы на третьем этаже. «Опять раньше меня все подмечает», – поморщился майор, но вслух ничего не сказал.
Остальные милиционеры успели за это время пригласить понятых, осмотреть место происшествия, записать показания свидетелей. Вернее, свидетелей как таковых и не было: никто из соседей ничего конкретного сказать не мог.
– … Ну, слыхал я какой-то шум в подъезде, – почесал в затылке жилец со второго этажа. – Так я подумал, опять Мишка с братом родительскую квартиру делят. Они как напьются, все время орут чего-нибудь. Че ж теперь должен каждый раз милицию вызывать?
– Я вроде тоже чего-то слышала. Только муж как раз футбольный матч смотрел. За его орами я ничего и не разобрала, – поддержала его другая соседка. – Еще и дети бесились как раз…
– У часто у вас тут такой дурдом творится? – усмехнулся Малышев, закуривая.
– Не часто, только перед твоим приездом, – съязвила Евдокия Тимофеевна.
Старушка вообще обладала довольно исключительным характером и своеобразным чувством юмора. Она запросто могла сказать в глаза человеку все, что о нем думает. Это касалось не только Ирины, которая по доброте душевной и благодаря воспитанию не могла ответить ей тем же. Особенно «доставала» старушка своего внука.
Она даже прозвище ласковое ему придумала, которое к Игорю с самого детства пристало – «Горяшка». Многие родственники голову ломали, что бы это могло значить. Но у Евдокии Тимофеевны была своя логика: «Горячий он больно, взрывной прямо, – объясняла она самым непонятливым. – Вот поэтому и Горяшка».
Но главным образом старушка ворчала на внука, конечно, из-за Ирины. Девушка эта ей определенно нравилась, и лучшей жены для своего Горяшки баба Дуся и желать не могла. Вот только модный нынче «гражданский брак» Бабуся не одобряла. Поэтому и вправляла мозги внуку, чтобы «не грешил, а по-людски жил».
Костиков уже много раз порывался поставить в паспорте этот пресловутый штамп, но в последний момент как-то все не получалось: то Иринин отец разболеется, то служебные дела не позволяют, а то и просто не до этого становится.
Вот именно из-за этого и был у Евдокии Тимофеевны вечный повод поворчать. Правда, сам Игорь на это не сильно внимание обращал. Особенно потому, что Ирина ничего против гражданского брака не имела.
Но терроризировать близких родственников Бабусе приходилось не слишком часто, потому что и других объектов вокруг хватало. Малышев, например. Ох, давно уже старушка заметила, как на девушку этот молодой следователь посматривает. «И не пытается пусть даже! – подумала она с вызовом, и даже сложила фигу в кармане. – Ишь чего, Иришку у мово Горяшки увести задумал! Ни в жисть я такого не позволю!»
Так как Олег Павлович решил поиронизировать как раз тогда, когда баба Дуся была менее всего расположена к этому, он получил свою порцию острот:
– Тебе-то чего, живешь один, как перст. А люди, между прочим, семьи заводют. И камфликты промеж ними всякие бывают, а только все равно енти люди друг дружку любят.
Малышев слегка покраснел, и отошел в тень. Костиков тоже понял, в чей огород был брошен камешек, но промолчал, тактично сделав вид, что рассматривает место происшествия.
– Осмотр тела ничего не дал, – отрапортовал молоденький лейтенант, чем спас майора от оставшихся Бабусиных выпадов.
Игорь в недоумении переглянулся с бабушкой, но та невозмутимо выдержала его взгляд. «По-моему, хочет снова показать Малышеву, кто есть кто», – усмехнулся он.
Олег часто попадал на зуб старушке именно потому, что не обращал внимания на различные мелочи, которые иногда коренным образом меняли суть дела. И на этот раз он тоже не удосужился перепроверить своих подчиненных. «Ну, ладно, молодых ментов можно понять: опыта никакого у этих мальчишек, да и замерзли уже… Но как же Малышев не догадывается труп получше осмотреть? – недоумевал Костиков. – Бабуся с первого раза пуговицу обнаружила, а они…»
Но милиционеры уже отщелкали блицами, нарисовали на асфальте непонятный силуэт и погрузили тело в какую-то машину. «Значит, не заметили, – разочарованно подумал Игорь, но по примеру Евдокии Тимофеевны тоже ничего не сказал. – Дома это обсудим. А Малышев пусть сам докапывается. В конце концов, это и есть его работа. А меня это дело ни с какой стороны не касается».
Олег Павлович помялся возле дома еще несколько минут, и поняв, что приглашения в гости от Костикова ждать не следует, стремительно направился к милицейской машине.
– … Ну, что? – встретила Ирина прямо с порога.
Игорь не успел и рта раскрыть, как баба Дуся начала ворчать:
– Ой, я и не думала, что Олежа такой бестолковый! Представляешь, он даже сам и труп-то не осмотрел, – жаловалась она Ирине.
– А для чего же он тогда вообще ехал в такую даль? – удивилась девушка.
– Уж не знаю, не знаю, – улыбнулась старушка и многозначительно посмотрела на нее.
«Хорошо, что Игорь уже в кабинет ушел, – облегченно выдохнула Ирина. – Мне теперь только его ревности не хватало». Конечно, девушку не постигла бы участь печально известной Дездемоны, но все-таки плохое настроение на остаток вечера было бы гарантировано. Она и сама прекрасно знала о чувствах Малышева по отношению к себе, ведь он несколько раз предлагал ей руку и сердце. Вот только провоцировать Игоря на какое-то ответное действие ей таким образом совершенно не хотелось.
Вернее было бы сказать, что о этих чувствах майора милиции знали почти все, но благоразумно помалкивали. Только почему-то Евдокии Тимофеевне доставляло удовольствие так часто напоминать об этом всем и каждому. После таких намеков внук обычно ходил мрачнее тучи, а у Ирины начиналась мигрень. Но у старушки было на этот счет особенное мнение: «Пусть помучаются. Зато скорей поженятся, а то сами не поймут, чего хотят».