8
Семен выстоял и преодолел, как любил повторять корабельный замполит, все "тяготы и лишения воинской службы"... Все это время любовь к Оле, как огонек среди холодных волн, просоленных и злых ветров Балтики, согревала его, хранимого Богом, и придавала сил. Служба заканчивалась. Далеко за плечами осталась горькая годковщина, после которой многие сослуживцы предрекали, что когда Семен станет полторашником, то "всех духов поубивает". Но они ошиблись. Семен никого и пальцем не тронул. Наоборот - еще сдерживал одногодков...
- Я больше вашего прослужил на корабле и не озверел, не озлобился, - говорил он им.
Одни сослуживцы называли его ненормальным, другие - чуть ли не праведником. В памяти остались опасные шторма, непростые преткновения с натовскими кораблями и самолетами... Да и много чего утонуло в кильватере флотской жизни. И думал Семен, вспоминая слова отца Павла, что уже "горе повидал", но оказалось - ошибся. В канун Рождества, когда оставалось меньше трех месяцев до лелеянного в мечтах приказа Министра обороны о мобилизации, случилось непредвиденное... Корабль выполнил все задачи по защите западных морских рубежей от натовских кораблей, подлодок, самолетов и, миновав датский остров Борнхольм, возвращался с боевой службы в родную гавань. Сигнальщику Семену, заступившему вечером на вахту, даже морозный встречный ветерок казался родным. "Там меня ждут письма... - вглядываясь в непроглядную серую даль, думал он. - Быстрее бы..." Так в предвкушении радостной встречи с берегом Семен поздно ночью сменился с вахты и отправился, спрыгнув ловко по трубчатому трапу на шкафут, отдыхать в уютный кубрик.
А под утро сигнальщика вместо дневального разбудила боль в плече, которым он ударился в иллюминаторную металлическую заглушку. В следующий миг моряк чуть не слетел с койки, перевалившись через невысокие перила. Слышался глухой и пугающий стон переборок. "Ладно, не впервой, штормом нас не испугаешь", - подумал Семен и посмотрел на часы. Оставалось еще больше получаса до заступления на боевой пост. "Сменю молодого, все равно уже не уснуть", - решил он.
Когда Семен ступил на мостик, то лицо обжег морозный ветер, бросая в лицо холодные брызги, ноги заскользили по обледеневшей палубе. А с рассветом ветер еще усилился и перешел в ураганный. Начался запредельный для корабля шторм - девять баллов. Взору представали то кипучие горы волн, то глубокие, как разинутые пасти, водные воронки. Взбешенная стихия словно пыталась поглотить корабль. Он то проваливался глубоко вниз, то выныривал из глубины, ложился то на правый, то на левый борт, обливаясь пенистыми валами и брызгами. Но даже этот ужасный шторм сам по себе был не столь страшен - Балтика и прежде не баловала моряков. Но то, что предстало взору сигнальщика и находящимся в ходовой рубке, ужасало. Корабль на глазах до самого клотика мачты окрашивался в белый цвет. Начиналось обледенение, быстрое нарастание льда, грозя "Альбатросу" опрокидыванием. Не подозревал Семен, что у смерти может быть такое невинное белое и даже ангельское лицо. Глубоко в душе, вызывая дрожь, повеяло холодом. "Нет, этого не может быть, потому, что быть этого не может..." - противилось злой реальности сознание, подчиняясь юному жизнелюбивому сердцу.
Сигнальщик, наклоняя голову, прятался за ветроотбойником от налетавших волн и брызг. Его шапка и шинель покрылись коркой льда. Вахтенный офицер, приоткрыв тяжелую металлическую дверь, выглянул из ходовой рубки и повелел Семену укрыться в ней. Там среди приборов и устройств за спиной рулевого, держась за перила небольшого ограждения, стояли пожилой командир корабля, капитан второго ранга Румянцев, которого все в экипаже называли "батей", и его помощник - капитан третьего ранга Веселов. Вопреки своим фамилиям, они мрачно смотрели в окна, точнее, в отверстия между наростами льда. Обледенения и прежде случались, но это происходило недалеко от родной базы. А здесь, по свежему докладу штурмана, до Лиепаи оставались целых 100 миль.
Медленно, словно двигаясь против ураганного ветра, тянулось время, заставляя мучительно вслушиваться в шум и грохот ледяного шторма. Вдруг устремившаяся на корабль очередная, напоминавшая цунамскую, волна сломала сигнальную мачту, которая со страшным грохотом упала на рубку, заслонив полностью центральное окно. Рулевой инстинктивно закрыл лицо руками.
- Матрос, держи штурвал! - крикнул батя. - Спокойно.
Хотя было видно, как у самого командира нервно подергивались мышцы лица.
- Ужас, что думаете? - через некоторое время спросил его шепотом помощник. - Дотянем?..
Командир, еле удерживая равновесие, отозвал офицера чуть в сторону, не заметив рядом стоявшего Семена, и так же тихо ответил:
- Не знаю, слишком быстро нарастает лед...
Сигнальщик, невольно услышав этот разговор, посмотрел в заднее окно на мостик и не поверил глазам: там тонкие, как мизинцы, шкерты утолстились до размеров зажатых кулаков Семена. "Всего каких-то три месяца остались до схода с корабля, и вот так все закончится? - больно давили мысли. - Родители, Оля... Как же это? Господи, не допусти!"
Вся жизнь, приобретая особую неизмеримую цену, проносилась перед глазами со скоростью шальных волн. Он вспомнил Рождественский вечер ровно три года назад, когда приехал в село из мореходки на каникулы...
***
Тогда он и Оля с большой шумной компанией парней и девушек отправились колядовать. Они подходили к ярким окошкам хат, за которыми хозяева готовились к встрече великого дивного праздника, и пели:
Рождество Христово, Ангел прилетел,