Оганезова молчала, о чем-то напряженно раздумывая, и Иляна, так и не дождавшись ответного отклика, заговорила снова:
— Слушай, Наташ, а может, мне попробовать стать донором Светиному отцу? А вдруг у меня окажется такая же группа крови, что и у Руслана Ножкина? Хоть я и боюсь кровь сдавать, мне человека жалко…
— Да нет, Илян, там не в крови дело. Там все гораздо сложнее. При заболевании Ножкина пересаживают костный мозг, и донором ему может стать только кровный родственник, да и то при условии полной совместимости определенных показателей.
— Да ты что? — изумилась сердобольная молдаванка. — А я и не знала, что все так плохо. Думала, надо просто кровь сдать. Слушай, Наташ, а может, тогда позвонить брату Руслана? Ну, тому, Никите, который в свое время калининградскую квартиру Ножкиных заграбастал? Может, этого гада жизнь так потрепала, что он уже сделался порядочным человеком?
— Наивная ты, Илянка, — усмехнулась Оганезова. — Но мыслишь в правильном направлении.
Соседка польщенно хмыкнула, с грохотом отодвинула чашку и поднялась из-за стола.
— Ну ладно, Наташ, спасибо за чай, я побежала, — заторопилась девушка и выпорхнула из комнаты, громко стукнув дверью.
А Наташка заглянула ко мне под стол и настоятельно попросила встать с пола и занять место на стуле. Я, хватаясь за разные предметы, со стоном приняла вертикальное положение. Болело все тело, начиная с головы и заканчивая пальцами ног, но что-что, а осанка у меня была отменная.
Я уселась на стул, держась так прямо, словно проглотила кол, и потребовала объяснить, что все это значит. Почему я сплю в одежде и с чего это вдруг Илянка надумала податься в доноры.
И вот тогда-то Оганезова дала волю своему гневу. Она высказала мне все, что думает по поводу моих гулянок с криминальными молодыми людьми, которые воруют у меня бриллиантовые платья, и про то, что я позволяю себе напиваться как сапожник, когда надо искать настоящего преступника, а между делом поведала о своем ночном приключении на Ленинградском вокзале.
— Ну и что ты обо всем этом думаешь? — уныло спросила я, двумя руками держась за свою многострадальную голову, чтобы она не разваливалась на куски, как перезрелый арбуз.
Оганезова смерила меня холодным взглядом и, маскируя скепсис в голосе под дружеское участие, уточнила:
— Ты как, способна воспринимать информацию?
— Таблетка аспирина и пачка активированного угля, и я свежа, как майская роза, — противным голосом проскрипела я.
— Аспирин у нас, допустим, есть, но где ж я тебе, Гришечкина, угля-то возьму? — удивилась Наташка.
— Ты дай мне денег, я сама схожу, — предложила я, болезненно щурясь на свет.
— Ага, щаз, — ехидно откликнулась подруга, — чтобы ты притаранила из аптеки поразившую твое воображение клистирную трубку или здоровенную банку йода, на которую была тридцатипроцентная скидка? Сиди уж, сходит она.
И Оганезова отправилась на кухню, откуда вскоре вернулась с пачкой активированного угля. Как впоследствии оказалось, Наташка выменяла абсорбент у Лючии с вечно поносящим малышом за одну ночевку на диване.
Я приняла аспиринчик, проглотила разом пачку угля и завалилась на диван, в то время как Наташка, сидя за чаем, принялась излагать свое видение происшедшего.
— Значит, так. Как нам известно из достоверных источников, Светлана Круглова была курьером в банде Гиви Дантария. Из тех же источников нам известно, что Дантария сейчас сидит в колонии под Воркутой, в народе именуемой «Черный пингвин». Да, кстати, я навела об этом Таганском справочки в Интернете. Он как раз полгода как условно-досрочно освободился. Угадай, где он отбывал наказание?
Я промолчала, не в силах произнести ни слова, но Оганезову это, кажется, ничуть не смутило.
— Правильно! — оптимистично продолжала она. — Именно в «Черном пингвине» он и сидел. Значит, мы можем предположить, что он притаранил Светлане весточку от ее дружка и подельника. Денег после отсидки у певца не было, квартиры тоже. И хотя Илянка и считает, что Круглова была любовницей Таганского, я так думаю, что вряд ли бард позарился бы на женщину уважаемого человека. И вот тогда-то, — торжествующе продолжала самодеятельная сыщица, — негодяй и задумал совратить приемную дочку Ножкина, пообещав оставить девчонку в покое лишь в том случае, если Стервоза заплатит за спокойствие сестры десять тысяч долларов отступных. Этот клоун так мне и сказал: «Уж я Дашу обхаживал, обхаживал, в цирк с ней ходил и в кино, а Светка, паразитка такая, денег на бай-ин мне пожалела».