Задетый несправедливым упрёком повелитель нежити учёл последнюю ошибку и использовал образ для усиления голоса, благодаря чему негромко произнесённая фраза донеслась до каждого в зале. Комитетчики удивлённо закрутили головами, пытаясь отследить источник звука, общее внимание рассеялось — и стало возможным продолжить переговоры.
— Раз уж мы начали обсуждать войну, я хочу спросить вот о чём. Недавно вы прислали сообщение, в котором просили оказать помощь войсками. Было такое?
— Было, — отозвался наместник, моментально перехватывая инициативу. — Очень рад, что вы сами вспомнили об этом. Где они, почему мы их не видим? Они идут следом? Или кроме вас двоих никого больше нет?
— Мы прибыли вдвоём, чтобы обсудить условия, — сдержанно ответил Плеть. — После этого можно будет предпринимать какие-то конкретные действия.
— Что-то я не слышу в вашем тоне желания сотрудничать, — включился идеолог. — И, честно говоря, всё менее уверен, что вы имеете отношение к господину Ресду и не прибыли сами по себе.
— Разумеется, имеем, — повелитель нежити растерялся от такого странного предположения, — и…
— Тогда в чём дело? — римлянин картинно развёл руками. — Где помощь молодой республике, которая была нам обещана уже давно? Мы положили всё на весы этого противостояния и не видим никакого стремления к признанию и вознаграждению такой жертвенности!
— Вы вообще хотите стабильный тыл? — военный решил не отставать и додавить до конца. — Или вы настолько глупы, что надеетесь удержать Аргентум безо всяких усилий?
— Эй, полегче! — возмутился Тавис. Плети тоже чем дальше, тем меньше нравилась ситуация, но он продолжал пытаться вырулить в нужную сторону:
— Главный вопрос сейчас заключается в другом…
— Я думаю, не вам судить о том, какие вопросы главные, молодой человек, — загремел наместник, заглушая даже магическое усиление. Его поддержало одобрительным шумом остальное собрание. — Вы обычный посыльный, а уже пытаетесь устанавливать свои правила. У провинции проблемы, вот что важно, а не ваши хотелки!
— Вы даже не пытаетесь меня выслушать!
— Умолкни, малец, и послушай, что взрослые скажут! — рявкнул военный.
Тавис от негодования вцепился в край стола, чувствуя, как горит лицо. Сколько можно терпеть эти унижения! И Плеть вдобавок мямлит вместо того чтобы навести порядок! Похоже, придётся самому.
Едва он начал подниматься, на плечо легла рука. Командир тёмных ангелов повернулся к напарнику, собираясь высказать ему за нерешительность и долготерпие — однако вдруг смешался и медленно опустился обратно на стул. В глазах повелителя нежити горело что-то такое, чему он не мог подобрать название, но что совершенно точно являлось противоположностью смирению и покорности. И, как ни неприятно было это признавать, немного пугало.
Плеть запустил правую руку в один из карманов, вытащил с надетым на средний палец перстнем. Неровный тёмно-красный камень размером с перепелиное яйцо, оказавшись направлен на злоязыкого революционера, после секундной паузы вызвал взрыв всеобщего смеха. По-видимому, благородное собрание решило, что мальчик пугает их своим высоким положением. Только Тавис, постоянный участник клуба любителя волшебных побрякушек, понял, что последует дальше.
Камень вдруг потерял цвет, словно внутри выключили лампочку, а от него по воздуху протянулась полупрозрачная красная нить. Проследив за последней, патриции обомлели: крепкий мужчина лет сорока мелко дрожал и тело его прямо на глазах усыхало. Менее чем за полминуты одиночных панических вскриков и ошарашенного молчания остальных он превратился в обтянутый кожей скелет в красивом, без единого повреждения мундире, отвалившийся на спинку стула. Нить, входящая в грудь, словно длинная призрачная пиявка, по окончании процесса исчезла.
— Я тот, с кем вы будете говорить, — тихий голос Плети, на который по-прежнему действовало усиление, потусторонним шёпотом накрыл зал, довершая атмосферу ужаса и погибели; даже Тавис не мог не оценить эффектность перехода. Камень на руке повелителя нежити снова блестел красным.
— Инфернал, — прошептал кто-то. — Инфернал!
— Вам это ничем не поможет, — качнул головой Плеть. Заорал, до звона в барабанных перепонках: — Сидеть!
Повскакивавших было патрициев силой раскидало по местами и прижало — нижними половинами к стульям, лицами и ладонями к столешнице. Несколько человек забилось в судорожных рыданиях.
Тавис, скрестив руки на груди, задумчиво наблюдал за разворачивающимися событиями.