Грохот оборвался. Струи дождя растворились в сыром воздухе. Было тихо, лишь капало с крыш.
Элга вытерла лицо.
— Ну и ливень — красота, — сказала она, отжимая волосы. — Пойдем сушиться.
— Слушай, Элга, — не сдавался я. — Так у вас в Доме есть волновой генератор?
— А? Что? Не знаю — мокрая насквозь.
Я пощелкал по стеклу аквариума. Пузатые рыбы устремились к пальцу, таращили пустые глаза. Элга взяла меня за руку:
— Пошли.
Между нами в зеленом стекле аквариума совершенно бесшумно появилась аккуратная круглая дырка — вода мгновенно хлынула оттуда струей.
И сразу же рядом возникла вторая — такая же круглая. Я толкнул Элгу в бок, подставил ногу. Мы упали. Я старался прикрыть ее сверху. Кобура была под мышкой. Элга барахталась, мешала. Я ждал новых выстрелов, их не было. Наконец, я вытащил пистолет, дулом фиксировал дверь. Спросил:
— Где включается свет?
— Там, — слабо показала она, так ничего и не поняв.
Свет вспыхнул неожиданно резко. В дверном проеме никого не было.
— Вставай, — сказал я.
Элга с трудом поднялась, дико посмотрела на аквариум: на обнажившемся золотом песке били хвостами, растопыривали жабры толстые, уродливые рыбы.
8
Я велел Элге ехать домой и молчать. Она только кивала. Ушла, оглядываясь.
Затем я вызвал Боннара. Он явился элегантный, веселый, в облаке пряных духов. Увидел дырки, присвистнул.
— Забавная история. Ты видел, кто стрелял?
— Нет.
Боннар дугой поднял бровь:
— Это точно?
Я не стал отвечать. Меня мутило все сильнее. Бровь опустилась на свое место. Боннар ощупал края аквариума потрогал влажный песок, сказал задумчиво:
— Стреляли из «кленового листа», в крайнем случае — «Элизабет», армейская серия.
Я не спорил.
— И стрелял лопух: промахнулся с десяти метров.
Я опять согласился. Он соизволил обратить внимание на мой вид:
— Тебе плохо?
— Подсыпали какой-то дряни.
Боннар сочувственно причмокнул. Спросил:
— Великие Моголы?
— Да! — уверенно ответил я, хотя только что был также уверен в обратном.
— Значит, мы ходим где-то близко, — сказал Боннар. — Вероятно, тебе имеет смысл постоять здесь — он вернется.
Я показал на дверь:
— Иди, пока нас не засекли вместе.
— Я мог бы приказать, — напомнил Боннар.
— Мог бы.
Боннар прищурил южные глаза, черные, как маслины. Казалось, сейчас он воспользуется своим правом, но он сказал:
— Хорошо. Работай сам. Контроль через «блоху». — И ускользнул в темный проем.
Я больше не мог терпеть. Меня выворачивало. Горло запечатал комок, отдающий желчью. Натыкаясь на стулья, я проскочил зал, где слабый свет серебрил головы и плечи неподвижных Дар, в коридоре пошел медленнее: я чувствовал себя сосудом, до краев наполненным водой, — боялся расплескать.
Чем меня напоили — «сыворотка правды»? Или что-нибудь вроде роценона, который вызывает неудержимую болтливость? Надо будет тщательно проанализировать разговоры — кому это было надо? Но все-таки хорош этот Боннар — оставить меня как подсадного, пусть стреляют. Впрочем, винить его трудно: так принято работать у нас в МККР — если для успеха операции надо пожертвовать сотрудником, то жертвуют, не задумываясь. Считается, что мы знаем, на что идем, и нам за это заплачено.
Я столкнулся с этим уже в первый год работы, когда меня направили на Орбитал Венос — станцию во Внеземелье, где исчезли контейнеры с геофагом. Там в меня стреляли три раза в день — утром, днем и вечером. Ночью я отсыпался, замкнув свою каюту личным шифром. А по окончании операции выяснилось, что меня еще до прибытия на Орбитал сознательно засветили, рассчитывая, что группа Эрлаха, вывозящая геофаг в малые страны для использования в локальных войнах, постарается меня убрать и тем самым обнаружит себя. В конечном счете так оно и случилось, но я получил два пулевых ранения и вдобавок недоверие к оперативному отделу МККР на всю жизнь.
Так что Боннар был не так уж и неправ. Включенный фантом нацелен на реализацию программы. Стрелявший действительно мог вернуться. Но нам нужен был не он. Брать рядового фантома не имело смысла. Кузнецов каким-то образом вышел на Великих Моголов. Это — ключ. Но мы не знаем, как этим ключом пользоваться. Работаем вслепую. Фантомы проявляют себя только в действии. Значит, нужно вызвать их на действия. А это может лишь старший. А он не будет этого делать, пока не получит реальных шансов захватить власть. Да, конечно, я бы на его месте так и поступил — сидел бы очень тихо, затаился, забился в щель, ждал бы, пока подчиненные фантомы не пройдут наверх достаточно далеко, в МККР, например. Да, затаиться и ждать. Никакой активности.
Меня все-таки вытошнило. Прямо на пол. Я едва успел согнуться — кашлял и давился, выталкивая изнутри горчайшую зеленую пену. Нет, это не «сыворотка правды» и не роценон, от них, как я знаю, не бывает последствий. Это что-то другое. Желудок содрогался в болезненных спазмах.
— Стоп! — сказал я себе. — Но ведь кто-то же убил Кузнецова? И стрелял в меня. Значит, активные действия они все-таки ведут. Почему? Может, потому, что Кузнецов нашел ключ? Нет. Чихали они на этот ключ. Он ничего не отзывает.
Концы не связывались. Я зашел в тупик. Оставалось последнее: а если Кузнецов нашел не ключ, а ниточку от клубка всей этой истории — слабую такую ниточку — а теперь и ее стараются оборвать. Что тоже проблематично: они не могут не знать, что имеют дело с государственной организацией — все факты, добытые мной или кем-то другим, немедленно передаются в центр. Нас просто не имеет смысла убивать. И все-таки нас убивают.
Во рту жгло так, словно язык обсыпали перцем. Неимоверно хотелось пить. Я двинулся в конец коридора, к душевым. Звонко щелкнула дверца лифта
— и сразу же за поворотом кто-то побежал.
Я нащупал под мышкой рифленую рукоятку пистолета.
Шаги приближались. Бежал пожилой человек, и это ему давалось нелегко: он тяжело дышал. Вылетел из-за угла, остановился в растерянности.
Это был советник.
Я шагнул к нему, не убирая руки из-за пазухи:
— Еще раз здравствуйте, господин Фальцев.
Радужная оболочка его глаз пропала от испуга.
— Куда-нибудь торопитесь? — заботливо спросил я.
— Я… я искал вас, — срывающимся голосом сказал советник.
— Пожалуйста.
— Мне очень нужно сказать вам, — так, чтобы никто не знал. Тайно, понимаете, тайно.
Я оглянулся. Коридор был пуст. Я убрал руку. В конце концов, даже если он фантом, то за моей реакцией ему не успеть: пока он вытаскивает пистолет, я его голыми руками положу четыре раза.
Советник загадочно покивал лицом в красных пятнах:
— Я хочу вам сказать, что я ничего не знаю.
— Очень содержательное сообщение. А о чем именно вы ничего не знаете?
— Ни о чем. Честное слово? Мое дело — финансовое. Я перевожу деньги, я оплачиваю счета и больше ничего. Они все решают сами.
— Кто они?
— Бенедикт и Витольд. И еще этот… Краб, техник.
— У вас в Доме есть волновой генератор? — пошел я напрямик.
— Не знаю, — испугался он. — Похоже, что есть. Наверное есть. Знаете, ощущение очень близкое…
— Господин Фальцев, мы же все равно установим, если вы имели дело с волновыми наркотиками.
Советник выпустил воздух со свистом, как проколотая надувная игрушка.
— Я пробовал «веселый сон», — обреченно сказал он.
Я недоверчиво посмотрел на него. История с «веселым сном» была мне известна. Эти аппараты предназначались для общей анестезии. Считалось, что они должны полностью снимать болевые явления при операциях, вызывая вместо них ощущение легкой радости. Но уже в процессе испытания опытных образцов было обнаружено, что они обладают наркотическим действием с длительным привыканием к наркотику. Аппараты вернули на доработку — меняли спектр, резонансную частоту — деталей я не помнил. Пострадало человек двадцать — в слабой форме.