– Что ж самолёт? Его на собаках не увезёшь. Придётся сдать под квартиры белым медведям, если они здесь водятся.
Лётчик криво улыбнулся на эту шутку.
Бесфамильный распорядился погрузить на борт своего самолёта всё ценное имущество и бензин, оставив в лагере на всякий случай четыре бидона. Когда погрузка кончилась, он обратился к Сутырину:
– А вы, профессор, намерены побывать на полюсе? Я могу вас захватить с собой.
– Нет, я проведу научную работу между восемьдесят восьмым и восемьдесят пятым градусами северной широты. Там тоже никто ещё не был.
– Как хотите, вам виднее. Желаю успеха…
– А меня, товарищ Бесфамильный, разве вы не возьмёте? – взмолился Грохотов.
– Вас? Почему именно вас?
– У меня здоровье плохое, ноги слабые, товарищ Бесфамильный. Я не дойду.
– Бросьте, Грохотов, – перебил его Бесфамильный. – Не возьму я вас!
– Товарищ Бесфамильный…
– Оставьте меня в покое!
С этими словами Бесфамильный направился к самолёту, оставив Грохотова наедине с его тяжёлыми переживаниями.
У самолёта, низко склонив голову, стоял Блинов.
– Ты что нос повесил, старик? – спросил его Бесфамильный.
Застигнутый врасплох, Блинов вздрогнул и быстро ответил:
– Это ничего, я так… Уже улетаешь?
– Не век же мне сидеть тут? Значит, договорились: ты двинешься после того, как я сообщу, что уселся на полюсе. Знаешь, всяко бывает – может, мне ещё раз придётся гостить у тебя из-за плохой погоды на полюсе.
– Договорились.
– Будь здоров!
– Желаю тебе счастливого пути, Миша, – тихо сказал Блинов, крепко пожал руку Бесфамильному и, не оборачиваясь, быстро пошёл к лагерю.
Проводив его взглядом, лётчик полез в кабину, занял своё место и кивнул Егорову:
– Полетели!..
В воздухе Слабогрудов соединился с базой Иванова.
– Садились у Блинова, – передал он. – У него все здоровы и готовы к переходу. Медленно передвигайте луч радиомаяка влево, до курса на полюс.
– Будет сделано. Внимательно следите за сигналами.
Управляя самолётом, Бесфамильный внимательно вслушивался в монотонные сигналы радиомаяка. Предстояла нелёгкая задача: придерживаясь его луча, взять правильный курс.
Несмотря на солидное расстояние – триста с лишним километров, Иванов лучом своего радиомаяка, как невидимым рычагом, осторожно подвигал влево громадную машину Бесфамильного…
Самолёт был уже у 89-го градуса, когда ему удалось прочно усесться на луч. До полюса оставалось всего сто двадцать километров – самый трудный, таящий в себе тысячу неожиданностей участок пути. Бесфамильный на оба борта выставил наблюдателей, рассчитывая вновь обнаружить землю, открытую Блиновым. Напрасные надежды! Она, вероятно, осталась далеко в стороне.
Что видел Бесфамильный, приближаясь к желанной цели?
Солнце какого-то странного красного цвета плыло вдоль горизонта. Создавалось впечатление, что оно вот-вот сядет. Лиловые лучи ярко окрашивали льды почему-то в ослепительный, как вольтова дуга, фиолетовый цвет, настолько яркий, что на лёд было больно смотреть даже через тёмно-зелёные светофильтры. Если бы на минуту перестать себя контролировать, то однообразие. пейзажа могло бы сыграть нехорошую шутку. Попавший в эту непривычную обстановку человек на самолёте уже через несколько минут теряет равновесие и чувствует себя беспомощно висящим в каком-то странном огненном пространстве.
Зная по литературе об этом неприятном свойстве здешних мест и не доверяя себе, Бесфамильный был вынужден отдать управление самолётом автопилоту. Контролируя по мере сил своего механического помощника, лётчик скоро разобрался в причинах этого странного состояния. Дело оказалось проще простого – машина шла строго против низкого солнца. Поэтому людей слепило, люди видели всякие фантастические миражи.
Минуты полёта, подходящего к концу, казались бесконечно долгими. Советский самолёт с трепыхающимся на носу красным флажком быстро приближался к полюсу. Радист, соединённый телефоном с Бесфамильным, непрерывно передавал в эфир все его сообщения:
– Чем ближе к полюсу, тем реже попадаются большие ледяные поля. Внизу сплошной, словно пропущенный сквозь гигантскую мясорубку, мелкобитый лёд.
Сообщения самолёта "Г-2" транслировали через Тихую, и голос человека, летящего на 90-м градусе северной широты, слышал весь мир.
– Штурман Канин определил по солнцу местонахождение нашего самолёта, – немного торжественно провозглашал Слабогрудов. – "Г-2" находится в десяти географических минутах от полюса. Внешняя температура минус сорок пять градусов, но все пять моторов, как бы не чувствуя этого, работают прекрасно…
– Подыскиваем льдину для посадки. Первым сядет самолёт "В-45". За ним – мы…
– Льдина найдена. Бесфамильный приказал Шевченко отделиться от нашего самолёта. Увеличив газ и нажав кнопку, Шевченко мягко оставил спину своей матки "Г-2". Вот он уже идёт самостоятельно, отходя вправо. Вдали от нас "В-45" проделывает несколько виражей, резвится, разминая затёкшие после долгого бездействия члены. Это Шевченко проверяет управление. "Ястребок" сейчас напоминает маленького шаловливого жеребёнка, отвязавшегося от оглоблей, в которых степенно ступает его мать…
– Слушайте разговор Бесфамильного с Шевченко. Включаю внутренний телефон.
И миллионы радиослушателей во всех концах земного шара, приникнув к репродукторам или прижимая к ушам раковины наушников, слушают этот разговор, происходящий высоко над северным полюсом.
– Алло, алло, "В-45"! Слышите ли вы меня?
– Да, я вас слышу хорошо.
– Говорит Бесфамильный. Садитесь на льдину, что между двумя айсбергами. Вон, видите, один из них, справа, похож на готическую церковь?
– Вижу, товарищ командир!
– Сбросьте дымовые шашки и пакеты с сажей. Я отхожу в сторону, чтобы не мешать вам. Будьте осторожны.
С замиранием сердца слушал этот разговор начальник экспедиции, ожидая, когда Слабогрудов сообщит о посадке Шевченко. Наступал решительный момент. Сумеет ли Шевченко сесть на полюсе? Сможет ли благополучно приземлиться тяжёлая машина Бесфамильного?..
В это время над полюсом, делая круг за кругом в стороне от выбранной площадки, Бесфамильный с тревогой следил за действиями Шевченко. "Вот он в центре площадки, – мысленно повторял он все эволюции "ястребка". – Вот он сбросил дымовую шашку и по отклонению дыма определил направление ветра. Ага, значит не придётся садиться против солнца – это лучше".
Последнее обстоятельство особенно радовало Бесфамильного. Против солнца, особенно когда оно так низко висит над горизонтом, садиться очень трудно – слепит. Когда же солнце светит сбоку или сзади – оно даже помогает лётчику: видимость становится лучше.
– Теперь дело за маленьким, – комментировал свои наблюдения командир звена, – трудно определить высоту. Кругом бело, глазу не за что зацепиться. Правда, на белом фоне кое-где ярко выделяются зеленоватые льды торосов и фиолетовые тени айсбергов. Но их мало, да и верить им особо нельзя. Нередко рефракция поднимает их над равниной поля…
Шевченко два раза деловито прошёл через центр площадки, сбросив ещё несколько дымовых шашек и пакетов с сажей. Пошёл на круг, непрерывно бросая пакеты. На белизне площадки возникло несколько грязных пятен. Они наметили границы будущего аэродрома. Зацепившись за них, намётанный глаз лётчика точно определит высоту самолёта над полем, а это – основное при посадке.
Между тем Шевченко, считая предварительную работу оконченной, зашёл далеко против ветра и смело пошёл вниз. Бесфамильный не мог оторвать глаз от этой картины. Ему казалось, что он слышит биение собственного сердца.
"Как он сядет? Как сяду я? – задавал он себе бесчисленные вопросы. – Куда? На северный полюс! Мог ли я, когда вместе с отцом шагал за сохой, мечтать о том, что когда-нибудь стану лётчиком и на мою долю выпадет счастье первым из живущих на земле прилететь и посадить свой самолёт на северный полюс?"