Выбрать главу

После обеда каждый усаживался в удобное кресло. Перед креслом маленький откидной столик. В эти часы, по раз и навсегда установленному правилу, экипаж пользовался заслуженным отдыхом. Нарушалось это правило только в случае шторма, но, к счастью, штормы в это время года здесь были довольно редкими гостями.

…Сегодня, как и всегда, воспользовавшись часом отдыха, профессор Бахметьев продолжает свой обычный нескончаемый спор с метеорологом Байером. Канин и Егоров передвигают шахматные фигуры. Бесфамильный склонился над синоптической картой. Слабогрудов ни на минуту но отходит от своей рации. Сейчас он что-то рассказывает любопытному Уткину. Пользуясь "своей" рацией, журналист и здесь, на полюсе, не даёт ему покоя.

Между тем, учёные продолжают свой спор в повышенном тоне. Их возбуждённые голоса заставляют всех насторожиться: значит, будет что-нибудь интересное.

– Нет, – слышится надтреснутый голос старого профессора, – нет, вы не правы. Вы забываете о законе Гофмана. Этот изумительный учёный достаточно ясно раскрыл загадку образования тёплых течений в стратосфере. Работы Шокальского окончательно доказали существование гималайской отдушины…

– Какой отдушины? – заинтересовался Шевченко.

Воспользовавшись тем, что профессор на минуту отвлёкся, Байер дал волю своему красноречию:

– Шокальский – не авторитет, профессор. Я в корне не согласен с ним. По моим наблюдениям ветры здесь неустойчивые, хотя большинство и дует с востока. Но это внизу, а по шаропилотным наблюдениям, например, на высоте тысячи метров ветер меняет своё направление примерно на девяносто градусов, а иногда даже и резче. Помните – вчера мы пускали шар до шести тысяч метров. Он показал нам три слоя совершенно различных течений. В будущем лётчики всегда будут летать через полюс при попутном ветре…

– В будущем, – заметил Бесфамильный, – мы будем летать на стратопланах со скоростью тысяча пятьсот – две тысячи километров в час. Я ещё испытаю это удовольствие – позавтракать в Москве, а пообедать в Нью-Йорке.

– Поскорей бы наступало это будущее, – вмешался Шевченко, так и не получивший ответа на свой вопрос. – Уж я-то больше всех заинтересован в этом: моя девушка живёт в Хабаровске, и я бы к ней из Москвы каждый день летал на свидание!

– Позвольте, позвольте, Шевченко, – возмутился профессор. – Это никак не относится к делу… Как вам не стыдно, молодой человек! – неожиданно с новой силой набросился он на ничего не подозревающего Байера. – Стыдитесь! Шокальский для вас не авторитет? Это просто возмутительно. Я предполагал, что ваша компетентность в вопросах…

– Простите, профессор, – рискуя показаться невежливым, перебил его Бесфамильный, – я вот разбираюсь в синоптической карте и прихожу к выводу, что погода не предвещает ничего хорошего. А это, согласитесь, сейчас важнее защиты авторитета уважаемого профессора Шокальского.

Бахметьев взял карту из рук Бесфамильного. Вначале, по инерции, он всё ещё бросал негодующие взгляды на Байера, как бы собираясь окончательно разделаться с ним, но скоро карта поглотила всё его внимание.

– Как вы думаете, – спросил Бесфамильный, – имея такие прогнозы, сколько мы можем ещё пробыть на полюсе?

– Я лично готов пробыть здесь сколько угодно, хоть год, – не задумываясь, ответил профессор. – Нам хватило бы работы!.. Но карта действительно тревожная. В этих местах погода скоро начнёт портиться. Это бы ещё ничего, да Тихая может вскрыться, и наш аэродром вынесет в открытое море. Видимо, придётся убираться отсюда не позже чем через десять суток, иначе ледокол будет вынужден искать льдину для посадки наших самолётов.

– Нет, спасибо! У ледокола на нашей махине не сядешь…

Карта пошла по рукам. Все с тревогой всматривались в неё. Опасаясь, как бы это не вывело коллектив из необходимого равновесия, Бесфамильный поспешил переменить тему.

– Оставим пока это, – сказал он. – У начальника экспедиции есть более точные данные о состоянии льда в бухте, и он нам сообщит, когда нужно будет вылетать. Меня сейчас интересует другое: есть ли ещё где-нибудь поблизости острова, кроме тех, что заметил Блинов?

Профессор задумался. Видимо, этот вопрос не являлся для него неожиданным. Что-то прикинув в уме, он начал издалека:

– Не всё ещё изучено на земном шаре. До нас полюса никто серьёзно не обследовал. Одни предполагали, что здесь находится действующий вулкан, другие утверждали, что полюс – это покрытая вечными льдами земля. Мы же кое-что видели, кое-что знаем наверное, и нам здесь уже было и жарко и холодно! Судя по нашим наблюдениям, полюс – это море, имеющее местами неизмеримую глубину и покрытое толстой корой векового льда. Но у меня на этот счёт есть свои соображения, и я берусь утверждать, что в районе полюса всё же найдётся немало мелких островков, о которых ещё не знает мир. Я, например, предполагаю, что самый полюс и окружающая его площадь в несколько сотен тысяч квадратных километров покрыты вечными льдами, которые обладают замечательной способностью – не расти, не увеличиваться. Вы спросите: почему это происходит? Законный вопрос! Я думаю, потому, что полюс за лето расходует льда ровно столько, сколько он накопил за зиму. Расходится же отсюда лёд по всем направлениям, между открытыми и неоткрытыми островами, окружающими полюс неровным кольцом. Само собой разумеется, что кроме этого летом лёд ещё интенсивно подтаивает снизу…

Профессор увлёкся. Сказывалась длительная кабинетная работа. Его память отягощало множество наблюдений. Привыкший к обобщениям мозг давно уже приготовил выводы. Они просились наружу. И теперь, получив повод, профессор дал себе волю. Увлекаясь сам и увлекая других, он продолжал:

– Как я уже сказал, от полюса лёд движется по всем направлениям. В этом ему помогают ветры и течения, которых, кстати сказать, здесь сколько угодно. Возьмём одно из главных направлений – с юго-востока, от Сибирских островов, на северо-запад к Гренландии. Теперь взгляните на карту. Видите, несколько не доходя Гренландии, лёд резко меняет направление дрейфа и поворачивает почти строго на юг. Это с достаточной очевидностью доказано дрейфом Нансена. Значит, происходит торможение. Значит, между Гренландией и Шпицбергеном есть настолько мощное препятствие, что льды не в силах преодолеть его. Этим препятствием может быть только земля, точнее – громадных размеров неизвестный остров или даже целый архипелаг. Что бы получилось, если бы этого препятствия не было? Получилось бы то, что мы с вами сейчас не сидели бы здесь. В летние месяцы от Берингова пролива к полюсу дуют довольно постоянные ветры силою до восьми-девяти баллов. Они несут с собой льды с берегов Чукотки. И эта масса льдов с огромной, всесокрушающей силой давит на полюс. Если бы не было барьера, земли, – они неизбежно очистили бы полюс от льдов.

Этим, между прочим, объясняется и явление, так поразившее вас, Бесфамильный. Вспомните, что мы наблюдали, приближаясь к полюсу. Чем ближе к полюсу, тем меньше становилось крупных льдин, чаще попадались нагромождения битого льда. Ясно, что лёд крошится, напоровшись на гребёнку окружающих полюс мелких островов. Летом же под влиянием морозов и непрекращающегося давления он, искрошенный, как бы впаивается в окружающие полюс льды и вместе с ними уходит на юг, в обход барьера. Таким образом льдина, которая столь гостеприимно приняла наш самолёт, по всей вероятности родилась где-нибудь у берегов Чукотки. Может, именно на ней несколько лет тому назад был расположен знаменитый лагерь Шмидта. Пройдут года, и давлением наступающих с востока льдов она будет вытеснена отсюда на запад, а потом на юг. Это именно так, потому что лёд на полюсе вечно меняется…

Профессор кончил. Он обвёл благодарным взглядом внимательную аудиторию и медленно опустился в кресло. Ему хотелось привести в порядок внезапно нахлынувшие мысли.

Несмотря на то, что большинство фактов, на которые опирались выводы профессора, было давно известно, – его выводы для всех, кроме Бесфамильного, были несколько неожиданными. Командир звена едва скрывал свою радость. Сам того не подозревая, профессор точно, по пунктам подтвердил его научное предположение своими наблюдениями.