Амфитеатров Александр
Мечта
АЛЕКСАНДР АМФИТЕАТРОВ
"Мечта"
Житейская сказка
Посвящ. графу Льву Николаевичу Толстому
Конка медленно двигалась в гору по захолустной окраинной улице. Мы с приятелем, худож-ником Краснецовым, ехали в Богородское убивать наступающий летний вечер. Вдруг Краснецов воззрился и поспешно снял цилиндр.
- Смотри-ка, смотри! - сказал он, показывая глазами на бедно одетую, простую женщину, которую обгонял вагон.
Двое малюток, мальчик и девочка, лет четырех-пяти, держались за ее платье; на левой руке она несла грудного ребенка, а правою придерживала переброшенный за спину узел. Заметно было, что она опять на сносях.
- Кто это? - спросил я несколько изумленный знакомством Краснецова.
Краснецов отвечал мне слегка взволнованным голосом:
- Это - "Мечта".
- Мечта?.. какая мечта?
- Моя "Мечта"... за которую я получил в Мюнхене премию... Я ее лепил с этой женщины...
Я обернулся, чтобы разглядеть "Мечту". Этим барельефом Краснецов лет двадцать тому назад положил начало своей славе. Я хорошо знал и любил прелестную головку "Мечты". Решительно ничто не напомнило мне ее черт в желтолицей, худощавой бабе, которая понуро плелась позади нас со своею детворой, согбенная под узлом, тяжело раскачивая животом. На мой недоумелый взгляд Краснецов ответил горькою улыбкой:
- Что, брат, непохожа?
- Да уж так-то непохожа... И потом: значит, легенда о твоей "Мечте" действительно только легенда?
- А что она гласит?
- Будто ты вылепил "Мечту" с какой-то московской красавицы, умницы и богачки басно-словной...
- Ну да: с Софии Артамоновны Следловской. Это она и есть.
- Эта?!
Я опять обернулся, но конка, взяв подъемом, пошла быстрее, и баба с узлом осталась далеко назади... Краснецов задумчиво говорил:
- Помню зал дворянского собрания, мраморный, белый, блестящий... люстры огромные и отражаются в колоннах... бездна света... толпа... Рябов с оркестром на красной эстраде... Целый вихрь звуков и красок: это - вальс... И она промчалась мимо меня; ее головка почти лежала на плече какого-то офицера, и я - помню - благодарил его мысленно за то, что его темный мундир дал такой хороший фон ее профилю... На ней было платье цвета чайной розы, брильянты... Ожив-ленная такая, глаза - как искорки, румянец... А в ту пору Тургенев только что выпустил "Стихо-творения в прозе". Помнишь: "Стой! Какою я теперь тебя вижу - останься навсегда в моей памяти!.. Стой! И дай мне быть участником твоего бессмертия, урони в душу мою отблеск твоей вечности"! Тут, брат, я и задумал мою "Мечту"... а потом и сделал... Да: "Стой!.. останься навсегда"! А она, вместо того, вон как... Ах-ах-ах!..
В 1880 году Софье Артамоновне Следловской минуло восемнадцать лет. Ее только что выве-зли в свет, и она заблестела в нем яркою звездочкой. Красавица собой, умненькая, образованная, веселая, как птичка, она обратила на себя внимание "всей Москвы".
Тут Краснецов слепил с Сони свою "Мечту" - сам прославился Сонею, и Соню прославил: за нею так и осталась в обществе кличка Мечта.
Потом Мечта исчезла с столичного горизонта: в глухой самарской или тамбовской деревушке у нее была бабушка, эта бабушка смертельно заболела. Следловские ждали от нее наследства, а ба-бушка терпеть не могла всех Следловских, кроме внучки Сони. Следловскив и отправили внучку Соню ухаживать за больною старухой и ее завещанием.
Бабушка умерла, и Соня возвратилась в Москву. Денег Следловские никаких не получили, потому что старуха завещала все свое состояние на благотворительные дела. Между прочим, получили крупные пожертвования один столичный и два провинциальных университета.
Ходил слух, будто Соня Следловская сама уговорила бабушку разорвать первое завещание, составленное в ее пользу, и заменить его тем, которое теперь осуществилось. Следловские были этим значительно обездолены, а на Соню в обществе стали смотреть как на юродивую.
Она действительно вернулась из деревни, сильно изменившись. Хороша она была по-прежне-му, но былое оживление с нее сошло; она стала серьезна и задумчива; улыбалась не часто, смея-ться же не смеялась никогда; ласковые синие глаза приобрели особый взгляд - важный и прони-цательный взгляд внутрь себя.
- Два года тому назад, - сказал ей Краснецов, - я хотел лепить с вас "Птичку Божию"; как она "гласу Бога внемлет и поет себе, пост"... Вы украли у меня модель!.. Но я вам отомщу тем, что слеплю с вас "Святую Екатерину, встречающую небесного Жениха..."
- Разве что небесного... - возразила Софья Артамоновна, - земного у меня не будет.
К весне старик Следловский расхворался, в два, три дня его свернуло: умер. Привели в поря-док дела: актив оказался мизерный, а пассив внушительный. К счастью, покойник выбрал душеприказчиком человека ловкого и преданного: он разобрался в наследстве, - по крайней мере, банкротство вышло хотя полное, но глухое, без скандала, и Соне остался небольшой капитал, тысяч в двадцать пять.
Но месяц-другой спустя после того, как все это устроилось, - пришли слухи о новых чудаче-ствах Софьи Артамоновны: она обратила в деньги все свои вещи, даже платья и книги, и платила мелкие долги покойного отца... Из капитала уцелела едва пятая часть. Душеприказчик пришел в ужас и отнял у Сони оставшиеся пять тысяч, кроме расходных. Затем Соня очутилась в глухой провинции, на хуторе у своей дальней родственницы, - небогатой старушки, весьма кроткой сердцем и весьма недалекой умом, из которого она, как сама рекомендовалась, уже выживала "по вдовьему своему положению". Душеприказчик Следловского поместил Сонины деньги в какое-то дело и выплачивал ей каждый месяц сорок рублей. Жить бы можно, но Соня навязала себе на шею нужды и болезни всей деревенской округи. Здесь учила, там лечила, утешала; обучилась хозяйни-чать - править всякую черную работу...
- При такой любви к бедным людям, - сказал ей местный священник, - вам бы следовало пойти в учительницы или фельдшерицы.
- К сожалению, батюшка, эти места все наперечет.