Софья Артамоновна стала искать ему невесту. Напрасный труд!
Больше всего надеялась Софья Артамоновна на Марину, скотницу своей тетки, девку уже - на крестьянский взгляд - не молодую, то есть за двадцать лет, но честную, доброй души и ражую работницу. Марина обожала Софью Артамоновну и верила ей, как иконе. Однако выйти за Прош-ку Тырина она наотрез отказалась.
- Да и вряд ли вы такую дуру найдете, барышня, - откровенно сказала она.
- Почему? - строго спросила Соня.
- Да помилуйте... у нас невест немного... на каждую добрый жених найдется. За вдовца с детьми редкую отдадут - и за хорошего-то... А за такое стерво... Обидно даже. И пьяница, и вор. и бабник... ни одной пакости не обижает - все в себя принял...
- Он такой от несчастья, а хорошая жена несчастье с него снимет.
- А как он ее до той поры в гроб вколотит? Первую вколотил же...
- Ты не забывай: три души человеческие спасти надо. Девчонок пожалеть следует. Ведь они пропадут. Такой, как сейчас, он и себя, и их загубит. А мы, кто видел и не помог, ответ за это дадим...
Марина уж с досадою перебила:
- Да что вы, барышня, все о чужих душах?.. Ту душу спаси, другую спаси... а мою-то, стало быть, вы уже ни во что ставите?
- Твоя душа тем и спасется, что ты спасешь три чужие души.
- Какое уж тут спасенье, коли каторга?.. - И, рассердясь, отрезала вдобавок: - Хорошо вам о душе, как вы барышня, и вас это дело не касающее. А будь вы нашего звания, к примеру, скажем, хоть как я, Маришка, и я стала бы вас сватать за этакую гнусь, - то-то бы им меня по шеям погнали... даром что сердобольница...
Мысль эта поразила Софью Артамоновну.
"В самом деле, - подумала она, - как же это я убеждаю другую поднять подвиг, который не испытан мною самой".
- Ты права, - сказала она после долгого молчания, - прости меня... это мне в голову не приходило... ты права!
Неудачные сватовства не отбили Софью Артамоновну от мысли спасать ребятишек (их ей было особенно жаль) Прошки и его самого. В эту-то именно пору и встретились мы с нею на тульском вокзале и, разговорившись, дофилософствовались до Юлиана Милостивого и его леген-ды... Кстати, ты то ее помнишь?
- Разумеется, помню общие черты... Это латинский апокриф, поэтизированный Флобером и так удивительно переведенный Тургеневым...
- Да. Я, брат, выучил его потом наизусть. Не поскучай, если я повторю тебе отрывок этой легенды... с того места, как Юлиан принял у себя таинственного прокаженного, накормил его последним куском хлеба, напоил последнею кружкой вина и развел для него костер среди своего шалаша... "Прокаженный стал греться. Но, сидя на корточках, он дрожал всем телом, он, видимо, ослабевал, глаза его перестали блестеть, сукровица потекла из ран, и почти угасшим голосом он прошептал: "На твою постель!" Юлиан осторожно помог ему добраться до нее и даже накрыл его парусом своей лодки. Прокаженный стонал. Приподнятые губы выказывали ряд темных зубов; учащенный хрип потрясал его грудь, и при каждом дыхании живот его подводило до спинных позвонков. Затем он закрыл веки. "Точно лед в моих костях! Ложись возле меня!" И Юлиан, отвернув парус, лег на сухие листья рядом с ним бок о бок. Но прокаженный отвернул голову. "Разденься, дабы я почувствовал теплоту твоего тела!" Юлиан снял свою одежду, затем нагой, как в день своего рождения, снова лег в постель и почувствовал прикосновение кожи прокаженного к бедру своему; она была холоднее змеиной кожи и шероховата, как пила. Юлиан пытался ободрить его, но тот отвечал, задыхаясь: "Ах, я умираю! Приблизься! Отогрей меня не руками, а всем существом твоим!" И когда Юлиан согревал своего страшного гостя "ртом ко рту, грудью к груди", тогда "прокаженный сжал Юлиана в своих объятиях, и глаза его вдруг засветились ярким светом звезды, волосы растянулись, как солнечные лучи, дыхание его ноздрей стало свежей и сладостней благовонья розы... крыша взвилась, звездный свод раскинулся кругом, и Юлиан поднялся в лазурь лицом к лицу с нашим Господом Иисусом Христом, уносившим его в небо".
Отчаявшись найти Тырину невесту, Соня решила изменить своему намерению - не выхо-дить замуж - и предложила ему в жены самое себя.
Надо отдать справедливость Прошке: сколько беспутен он ни был, однако, совсем ошеломле-нный этим предложением, он выставил Софье Артамоновне на вид все неудобства их союза, какие мог сам сообразить.
- Я все обдумала и готова идти за вас такого, как вы есть. Только обещайте мне, что вы бросите пить, займетесь делом, перестанете мучить детей и учить их худым делам.
Прохор отвечал ей на это с прямотою:
- Что делом своим я займусь, коли меня не будут тянуть за душу долги и найдутся деньги на новое обзаведение, в том готов хоть сейчас снять образ со стены. А в остальном, барышня, не властен присягать. Потому, все, что вы говорили, во мне от водки. А совладаю ли я с водкой, того не знаю. Потому что сейчас не я над нею, подлою, но она надо мною командир.
Софье Артамоновне очень понравилось, что Тырин говорит с нею так искренно, и она тоже сказала ему с полною откровенностью:
- Ну, авось как-нибудь сладимся и уживемся. Сейчас, конечно, вы человек нестоящий, и я иду за вас замуж, коли желаете, не столько для вас самих, сколько для ваших деток. Им мать нужна, Прохор Иванович, - они у вас пропадут без материнского призора и женской руки. Такой мачехи, как я, ручаюсь, им не найти другой; я выращу их девушками честными, такими, что все будут ими любоваться.
- Да-с, девочки... это прекрасно-с... но как же я-то? Какое же промеж нас может быть супружество, ежели вы обо мне самых пропащих мыслей?
- Нет, Прохор Иванович, это вы напрасно так говорите. Если бы я считала вас пропащим, то не пошла бы за вас замуж. Я вас почитаю несчастным: так вас запутала горемычная жизнь, горькая доля, слабая воля, что одному вам не выбраться... Вы в болоте по горло... Я же надеюсь сделать из вас человека, и если дозволит Бог сбыться моим надеждам, то даст нам и привычку друг к другу, и возможное счастье. Я, Прохор Иванович, не ищу многого от жизни; и если сбудется, как я задума-ла, то ничего другого не пожелаю. А покуда обещаю одно: буду вам женою верною, покорною и терпеливою.