Она почувствовала, что достаточно одного поцелуя, одного прикосновения тел, чтобы разрушилась цитадель гордыни и затаенная сила выплеснулась наружу, Она медленно погладила его щеку, стараясь не спугнуть его. Он весь напрягся. Шарлотта нежно обняла его за шею. Грудь, к которой она прильнула, была массивной и твердой, как античная колонна. Мышцы на его спине казались отлитыми из стали и лишь подчеркивали тонкость его талии и бедер, которые были уже, чем ее собственные. Его ноги оказались короче, чем она предполагала. Мускулистые, как у атлета или акробата, они так плотно стояли на земле, что без напряжения могли бы выдержать вес их обоих.
Она закрыла глаза, чтобы избежать пристального взгляда Фрэнка. Она прижалась к его рту губами. Губы Ворского были теплыми и плотными, как недозревшая винная ягода.
Так они и стояли. Шарлотта, не в силах оторваться от него, чувствовала, что его зубы за нежными губами были крепко сжаты, а все тело в ее объятиях как–то враждебно напряглось. Наконец, понимая, что она совершает некое святотатство, она медленно расцепила руки и на секунду замерла так, уткнувшись лицом ему в плечо. «Он прекрасен, — думала она обреченно. — Я не люблю его, но все же в нем есть какая–то непостижимая сила, которой я никогда не смогу противостоять. Я могла бы умереть от нее, но так и не полюбить его».
Наконец она целиком высвободилась. Он печально смотрел на нее, его лицо было мертвенно–бледным, как мрамор. Ей стало стыдно за себя, за них обоих, за ту страсть, которую он не в силах был подавить и продолжал скрывать, как какой–то нелепый порок. Всем своим существом она ощущала его тело, его тепло и еле заметный животный запах, его прерывистое дыхание. Внезапно из какого–то далекого идола он превратился в живого человека.
Она закрыла глаза, ее захлестнула волна горькой обиды и разочарования, которые уже не имели ничего общего с Ворским, а были связаны с ее собственной трагичной неспособностью любить. Она с трудом выдавила улыбку. С нежной иронией она погладила его по затылку. Фрэнк был трагической и немного смешной личностью. Возможно, он страдал даже больше, чем она.
— Ты мне очень нравишься, — сказала она, но ее слова прозвучали как–то оскорбительно.
— Ты должна меня ненавидеть!
— Для этого я недостаточно люблю тебя. — Она взяла свои перчатки с маленького столика. — Ты проводишь меня домой?
Не дожидаясь ответа, она направилась к двери. Ворский, как был в рубашке, последовал за ней в туманный сумрак сада. Они молча подошли к воротам, где у тротуара их ждала запряженная карета. Конюх мирно спал на козлах.
— Поехали, — приказал Фрэнк.
Лошади в клубах пара помчали по мостовой, выбивая копытами искры. Воздух был пропитан туманом.
Ворский стоял на подножке, подставляя лицо холодному ветру.
— Забирайтесь внутрь, — попросила Шарлотта, чуть не плача.
Он сел рядом с ней, дрожа от холода. Кони мадам Левиц уносили Шарлотту прочь от загадочного дома. Ворский сидел, повернувшись к ней спиной. Страдающий чужестранец. Она старалась забыть о его присутствии, но не могла. Ни он сам, ни ее собственное разочарование не шли у нее из головы. Теперь она понимала, что его образ жил в ней всегда. Это была романтическая, несбыточная мечта школьницы, которую, как любимую куклу, можно пронести через всю жизнь, так и не выбросив и не забыв ее окончательно.
Из–за такого же обманчивого образа она исковеркала свою юность. Из–за него она цеплялась за Альфонса и отвергла Тома. Из–за него она не смогла любить Этьена. Под влиянием этого романтичного призрачного лика строилась и ломалась ее жизнь. Теперь она поняла, какую огромную роль играл этот образ в ее жизни, как сильно он владел ею.
Ворский зашевелился у нее под боком.
— Прощайте, — отрывисто бросил он. — Любите Бога! Любите только его! Мы безответственные создания.
В сумраке кареты его обращенное к ней лицо казалось бледным пятном. Ветер трепал рукава его белой рубашки, заставляя дрожать от холода. Он открыл дверь кареты.
— Не прыгайте, вы сломаете себе шею! — закричала она. — Вы с ума сошли!
Но он напружинил колени, прыгнул, пробежал немного и исчез из виду. Порыв ветра чуть не сорвал с петель дверь кареты, и Шарлотте стоило больших усилий захлопнуть ее.