— Профессор, — спросил Симон, указывая на скелет, — что нам делать с этим парнем? Он не может оставаться здесь. Это не публичная выставка.
— Мы должны известить Академию рукописей и изящной словесности, мой друг, а также полицию. Вы знаете, подобная вещь вызовет немалый интерес. И все это время многие думали, что мои теории — чистая глупость. Но самое главное — ничего не трогайте. Вы можете разбить его своими неуклюжими инструментами.
Он суетился вокруг, как неугомонная трупная муха. Симон приложил палец к голове, делая намек, что профессор не совсем в своем уме.
— Я куплю любые похожие на эту монеты, если вы их найдете. Я куплю их все, слышите? — возбужденно говорил профессор.
Шестеро мальчишек, которые ничего не пропускали мимо ушей, сразу намотали это себе на ус.
— Он сказал, что купит их. Дай ему нашу монету, — прошептал Пти Ренар.
— Никогда, — заявил старший мальчик.
— Ты с ума сошел! Мы сможем купить сосиски у мамаши Лакай.
— Монета моя. Я не хочу продавать ее.
— А я скажу ему, если ты этого не сделаешь.
Старший мальчик бросился на Пти Ренара, и они яростно схватились на грязной земле, но никто не обратил на это внимания.
Вокруг собралась толпа, неизвестно каким образом узнавшая о находке. Люди сгрудились вокруг, чтобы посмотреть на нее, в то время как профессор бросался во все стороны, словно его укусила оса, и неустанно повторял, что он обнаружил арену Лютеции.
Толпа была настроена скептически, высказывались самые различные мнения. Вскоре место находки заполнилось людьми, как ярмарочная площадка, причем всем хотелось взглянуть на скелет. Симон яростно пытался сдержать толпу, которая напирала на край котлована, но на этот раз даже его яростного сопротивления оказалось недостаточно. Новость распространилась по всему району, и количество зевак увеличивалось с каждой минутой.
Профессор рассказывал историю своего открытия сотни раз, он потерял ночной колпак, ругался, кричал и орал, пока не охрип. Полиция получила сообщение о беспорядке, и прибывшие полицейские начали поглядывать на всех с подозрением, считая, что таинственные кости — не что иное, как мрачное свидетельство произошедшего когда–то убийства.
К тому времени, когда новость достигла окраин района, она уже сильно трансформировалась. На площади Мобер люди сообщали друг другу о том, что обнаружен труп девушки–подростка, убитой садистом. Этот красочный рассказ в духе домохозяек был с воодушевлением распространен и на улице Монж.
Толпа сразу поглотила вышедших из омнибуса трех мужчин. Это были журналисты Шапталь, Жернак и Дагерран.
— Что происходит? — спросил Шапталь.
Он не любил толпу, и косо смотрел на сборище женщин, загородивших дорогу.
— Кажется, на строительной площадке на улице Буланже обнаружены следы убийства, — ответил ему старый дворник, мрачно размахивавший метлой.
— Мы выбрали не ту дорогу, — сказал Жернак. — Здесь очень трудно пройти.
— А я уверяю, что попасть на площадь Мобер нам будет легче отсюда, — возразил Дагерран. — Мы без труда выйдем на улицу Пюи–дель–Эрмит, у нас есть еще добрых полчаса. Пойдем боковыми улицами.
— Не думаете ли вы провести нас через строительную площадку? Это займет чертовски много времени.
— Пойдемте, — сказал Шапталь, — не надо волноваться, все будет в порядке.
— Шапталь, я призываю вас в свидетели…
— Ради Бога, прекратите этот бесполезный спор. У нас только двадцать минут на дорогу, а еще предстоит длинный путь до Сент–Пелажи. Заявляю, что эти улицы преодолеть труднее, чем честь девственницы.
Бедный Шапталь тяжело дышал: он не привык совершать подобные прогулки рано утром. Трое друзей пошли по улице Эколь. Они дошли до заполненной людьми строительной площадке, пересекли ее и, не пытаясь узнать причину возбуждения толпы, скоро оказались на улице Сент–Виктор.
Шапталь на мгновение остановился у двери, пытаясь отдышаться.
— Не хотите ли вы, чтобы я нес вас? — сказал Жернак с улыбкой.
— К черту! Вы бы не прошли и двух ярдов со мной на спине.
Он вытер себе лицо и шею.
— Успеем, — сказал Дагерран, взглянув на часы. — Еще нет восьми. Раньше этого времени они не выйдут.
Жернак посмотрел на Шапталя, который громко пыхтел, шагая посреди дороги.
— Бек не выдержит, когда при выходе из тюрьмы увидит, что мы ждем его. Он, наверное, расплачется.
— Ему следовало бы это сделать, — сказал Шапталь.