Ей уже не было больно видеть его. Она пыталась смотреть на него просто как друг, хотя встречи с ним всегда заставляли ее почувствовать некоторую уязвимость.
— Я пришел сказать до свидания, дорогая Жюстина, потому что скоро уезжаю и не знаю, увижу ли вас до отъезда.
— Я слышала, что вы женитесь. О да, как видите, эта новость известна всему Парижу. Чего вы ждете? Вы знаменитый человек, и люди разбирают вас по косточкам и даже сплетничают в ваш адрес. Но это — цена славы.
— Славы! Вы преувеличиваете.
— О да, славы. Вы же знаете, ваша газета очень популярна. О вас говорят как о ниспровергателе нынешнего режима.
— Если режим не ниспровергнет меня раньше, чем я его.
Она припудрила лицо, сняла с волос сеточку и вгляделась в свое отражение в зеркале.
— Итак, это правда, — сказала она. — Вы собираетесь жениться на этой девушке из трущоб?
— Вижу, вы хорошо информированы.
— Вы забываете, что три месяца назад сказали мне о ней сами же у меня на вечеринке.
— Неужели? Вполне возможно… — согласился он.
Она повернула к нему свое лицо:
— Вы счастливы?
Ее глубокий чувственный голос до сих пор волновал его кровь.
— Не знаю, — сказал он.
— Надеюсь, вы будете счастливы, Тома.
Она не ревновала его к этой женщине. Само известие, что он собирается связать свою жизнь с Мари, а не с Шарлоттой, в которой она видела настоящую соперницу, означало, что он стал прежним, как бы снова с ней, Жюстиной.
Тома не осмелился спросить, была ли она счастлива, боясь услышать об ее отношениях с Дельбрезом, которого он не любил. Не придумав другой темы для беседы, он заговорил о Мари.
В этот момент ему послышались шаги в маленькой смежной комнате, которая служила гардеробом и кладовой.
Тома сделал Жюстине знак оставаться на месте, подкрался на цыпочках к двери и резко распахнул ее. Послышался стук падающих предметов, ругательство, а затем мужская фигура буквально выпрыгнула из–за одежды и ворвалась в гримерную.
Прежде чем Тома смог сделать хотя бы одно движение, человек открыл дверь в коридор и моментально исчез.
— Святые небеса! — воскликнула Жюстина.
— Я знаю его, — вскричал Тома. — Это один из негодяев, которые следили за мной на прошлой неделе. Подождите, я ему покажу!
Он прыгнул в коридор, но человек уже исчез, и не было никакой надежды найти его в узком проходе, забитом декорациями и кишащем снующими туда–сюда актерами.
— Он, должно быть, ускользнул через служебную дверь, — сказал Тома, вернувшись. — Теперь его не поймать.
— Можете сказать мне, в чем дело? — поинтересовалась Жюстина.
Тома сказал, что за ним несколько недель подряд следят его враги.
— Но тогда, совершенно очевидно, шпионят за нами, — сказала Жюстина. — Бог знает какую ложь могут придумать эти мерзавцы.
— Они могут говорить что угодно. Мне все равно.
Не желая расстраивать его, она прекратила разговор. Через минуту он покинул гримерную.
Жюстина была права. Два дня спустя в скандальной газетке, издаваемой под оптимистичным названием «Жюстисье», появилась в высшей степени клеветническая статья о Тома Беке.
Автор, журналист по имени Вандерфель, заполнил три колонки обвинениями Тома во всех смертных грехах и закончил тем, что он опасный авантюрист и мерзавец. По его данным, Тома соблазнил бедную рабочую девушку из поселка Доре, а когда у нее родился ребенок, отказался его признать. Не желая жениться на скромной девушке и воспитывать ее ребенка, он предпочел предаваться развлечениям со знаменитой актрисой, от которой получал деньги.
Когда Марийер принес экземпляр газеты в редакцию на улице Круа–де–Пти, на Елисейских полях, Тома побелел от гнева.
— Негодяи! — сказал он. — Как они посмели?
— Эта газета, должно быть, была специально основана для подобных гнусных статеек, — сказал Марийер. — Ведь это только второй номер. Готов поклясться, что Вандерфель — просто псевдоним, за которым скрывается кто–то другой.
— Чего они добиваются? — подавленно спросил Тома, огорченный грязной клеветой, брошенной в адрес Мари и Жюстины.
— Они хотят спровоцировать тебя на какую–нибудь глупость, чтобы потом разделаться с тобой в суде.
— Дай Бог мне только узнать, кто они, и я уничтожу их, — сказал Тома вне себя от гнева.
— Конечно, ты этого не сделаешь. Лучше затаись. Не суйся в ловушку, — посоветовал Марийер.
— Ты думаешь, я позволю им позорить моих друзей?
В ближайший день «Жюстисье» не вышла, но на следующее утро появилась, и с другой непристойной статьей о Тома. В ней Тома был представлен чудовищным ловеласом, который не только соблазнял чужих жен, но и жил за их счет.