И хотя ему стоило стать тигром, чтобы исцеляться быстрее, Рен остался в облике человека, чтобы заботиться о Келси. Его человеческое тело пыталось исцелиться, и я скривился, зная, какую боль он испытывает.
Когда нас ранили как тигров, раны исцелялись в пять раз быстрее, чем когда мы были в облике людей. Как у людей, лихорадка сопровождала исцеления, пылала так, что нормальный человек умер бы. Наши вены будто горели. Мы исцелялись все еще быстро, когда были людьми, но Рен жертвовал многим, испытывая долго эту боль.
Рен нежно прижимал холодную ткань к рукам и лбу Келси, хотя его руки дрожали, а пот стекал по вискам. Рен говорил, хоть она была без сознания, и его слова жалили. Она уже была для него всем. Он яростно защищал ее, он винил себя в ранах, что она получила под его опекой.
Через пару часов каппа нашли их. Рен поднял гаду и приготовился защищаться снова. Они не смотрели зловещими черными глазами на Рена, они повернулись ко мне. Рен посмотрел туда, но не видел меня. Каппы дружно бросились вперед, и Рен поднял оружие здоровой рукой.
Я коснулся водной части амулета, ощутил ее силуэт большим пальцем, закрыл глаза и заговорил на неизвестном языке. Слова звучали мрачно, плавно, и каппы замедлились и замерли. Один из них заговорил, и хотя я не совсем понимал слова, значение было ясным. Они хотели. Они голодали. Они считали нас врагами. Добычей. Их правом было охотиться на нас.
Я ответил тихо, и слова были мутными, как вода болот, срываясь с моих губ. Шорох деревьев на ветру, что доносил мои слова до них, скрывал мой голос от усиленного слуха тигра. Я шептал не им, ведь они не слушались амулета, а воде, что текла в них: «усните, испаритесь, пропадите, или я заберу воду, что питает вас».
Демоны раскачивались на толстых ногах, моргали крокодильими глазами, обдумывая мою власть, а потом пошли в свои водные логова. Когда я ощутил, что они вернулись в воду, я заморозил реку, чтобы они не вышли, и оставил приказ до времени, пока Келси и Рен не покинут Кишкиндху.
Мы с Реном случайно задремали, пока два дня наблюдали за Келси. Хотя я мог ускорить время, я этого не сделал. Я мог хоть посидеть с ним. Он верил, что Келси умирала. Рен был разбит. Безутешен. Я видел его таким. Так было, когда она уехала в Орегон. Сердце жгло от мыслей об этом, но я помнил, что любовь Рена к Келси вопроса не вызывала. Я был тут не поэтому.
Вечером второго дня Келси стало хуже. Она проигрывала в бою с ядом каппы. Она корчилась от боли, а я вытирал злые слезы. Я знал об этой части. Я никак не мог помешать. Почему Фаниндра не укусит ее и не остановит яд? Рен пытался дать ей воды, и я прошептал:
— Давай, Фаниндра, ты нужна Келси.
И тут золотая кобра проснулась. Она выскользнула из руки Келси, свернулась у бедра Рена. Он даже не заметил ее. Она развернула капюшон, язычок мелькнул пару раз, а потом она повернулась ко мне. Змея покачивалась, словно ждала, что я признаю ее.
Я знал, что нужно попросить.
Я шептал во тьме, молил Фаниндру помочь Келси, забрать ее боль и исцелить от яда демона. Она подняла голову, попробовала язычком мои слова. Она придвинула золотое тело к плечу Келси, подняла голову и широко раскрыла пасть. Она быстро укусила, повторила это пару раз.
Рен был спиной к ней, рылся в рюкзаке, когда это произошло. Фаниндра уже сжалась и затвердела, когда он поднес воду к губам Келси. Она охнула, подняла пальцы к шее, и Рен заметил следы укусов. Он осторожно промыл рану и поднял Келси на руки.
Когда Келси потеряла сознание, он пригрозил сияющей змее:
— Если ты спасла ей жизнь, я в долгу. Но если она умрет, знай, я найду способ уничтожить тебя и богиню, что отправила нас на это задание.
Что-то темное и зловещее было в глазах брата в ту черную ночь, и я знал это. Я не хотел, чтобы он знал это. Я подумал о богине, которую он упомянул. Я нахмурился. Было смешно думать, что Рен или кто-то еще сможет навредить Анамике, но мне было тревожно, ведь я надолго бросил ее одну. Я закрыл глаза, проверил нашу связь и убедился, что ей не навредили без меня. Я заерзал, ощущая стыд, но решил следовать своему курсу.
Вскоре стало ясно, что Келси исцеляется, и после рассвета она проснулась. Рен прижимал ее к себе, делился своими чувствами так, как я никогда не смог бы. Как я мог соревноваться с поэтом, очаровывающим женщин цветастой речью?
То, что Рен уже тут открыто делился с Келси своими мыслями и чувствами, удивило меня. Он доверял ей. Рассказывал то, что никогда не открывал мне или родителям, даже Кадаму, насколько я знал.
Мы никогда не говорили о том, что он тоже хотел покончить с собой. Я понимал его. За эти пару минут я увидел брата в новом свете. Может, он страдал не меньше меня. Может, глядя на Келси, он тоже видел выход, способ оставить горе позади.
Я не винил его за любовь к ней.
Я не винил его за желание выйти из джунглей целым человеком.
Я не винил его за использование шанса получить ее.
Закрыв глаза, я глубоко вдохнул. Келси ответила на искренние слова Рена:
— Все хорошо. Я здесь. Не нужно бояться.
Я держал глаза закрытыми еще миг, притворялся, что она говорит со мной. Касается моей руки. Успокаивает черного тигра, а не белого.
Келси поблагодарила Рена и Фаниндру за спасение, а я обижался, ведь это я спас ее, а она не узнает об этом. Я прыгнул к пещере, чтобы пройти за ними, успокаивая себя тем, что Келси не знала этого… пока что.
Я шел за ними по пещере, поражался вспышками сцен из нашего прошлого и их будущего. Пещера не действовала на меня, только дразнила картинками того, о чем я жалел. К концу появилась Анамика. Она была юной, плакала, чего я еще не видел. На ее щеке был синяк, и, если бы я не знал природу этой пещеры, я бросился бы к ней на помощь.
В туннеле, ведущем к Хампи, я старался двигаться как можно тише, но Рен часто оглядывался, а порой останавливался и слушал. Он даже понюхал воздух, и я понял, что он может определить мой запах, так что шепнул амулету, скрыл свой запах, как Кадам, и вскоре ощутил кроме запахов Рена и Келси еще и мох на стенах.
Келси устала и не замечала Рена и окружение. Я не мог оспорить факт, что Рен с самого начала полюбил Келси. Но я уже знал, что он любил ее. Любила ли она его сильнее, чем меня?
Я шпионил за ними, прыгая во времени. Вспышки надежды сменялись нежными сценами, что терзали мое сердце и рвали меня. Я слушал их разговоры, их обещания шепотом, и видел, как любовь растет между ними.
Став официантом, я обслуживал их в День святого Валентина и едва остановил себя от желания выдернуть из-под него стул. Она устроилась у него на коленях. Скрываясь в кустах, я следил, как он дарит ей ножной браслет и молит не бросать его. На танцах в Тринадруме я увидел, как он отогнал стайку девушек и ушел с мрачным видом, когда Келси убежала в слезах.
Я невидимо подслушал их разговор на яхте, когда Рен вернул память, обрадовался на миг, когда Келси сказала, что останется со мной. Но, ускорив время, я наткнулся на них в тесных объятиях в его каюте, хотя она была со мной. Я сжал амулет, и сцена пропала. Боль сорвалась с моих губ, пока меня вертел вихрь. Я не знал, куда попаду, и чего пытаюсь достичь.
Я чуть успокоился и решил, что меня утешат и помогут понять чувства Келси ко мне моменты, когда я ощущал ее любовь. Я улыбнулся, глядя на наше сражение мороженым, вспоминая моменты в Шангри-Ла, что для меня значили, наверное, больше, чем для нее. Ей было удобно держать мою руку, пока мы шли по джунглям, держаться за меня, когда я нес ее, когда она подвернула лодыжку, пытаясь спасти Рена.
Я добрался до дня, когда сделал ей предложение, и нахмурился, увидев, что она отвлечена. Я посмотрел на сцену с разных углов, а потом принял облик отдыхающего на песке пляжа, когда понял, что она отвлечена Реном. Мое прошлое я пыталось придумать, что сказать, как звучать романтично, а Рен вышел из воды, и все женщины в миле вокруг не могли оторвать от него взглядов, включая мою будущую невесту.