Я покосилась в свою очередь на мальчугана. Тот, морщась, растирал Правую руку! Обалдеть! Вот тебе и варварские обряды.
«Так я не поняла, мне теперь всю жизнь и с ним на привязи ходить?! Ни подумать о своём, о женском, о тракторах. Ни с мужчиной не уединиться тайно. Даже в туалете под надзором! Это что, такая местная форма издевательства? Они думают, мне твоего вечного сопровождения мало?!»
— Не горячись, садха. Как я уже говорил, связь действует только если что-то случится, или нужно срочно связаться. А так — живи на здоровье, каждый твой шаг он чувствовать не будет, как и ты его, за кого ты нас принимаешь? И обрати, наконец, внимание на своего младшего братца, он всё ещё ждёт имя.
Вот блин! Заболталась с этим бледнолицым совсем. Пацан и правда выжидающе смотрел на меня, как, впрочем, и все остальные. Мнм… Ну вот, теперь ещё терзай мозг, придумывай! Спросить, чтоль, у кого? Ау-у! Граждане! Объявляется конкурс на лучшее мужское имя. Варианты Хулио и Херман просьба не предлагать, с местным колоритом, да и моим мироощущением они совмещаются плохо.
Лес снова зашумел — да что ж за напасть, ураганы у них частые, что ли? — и в шелесте листвы мне послышалось — Веррен. Показалось, было первой мыслью, но ветер настойчиво шумел в ветвях Веррен… Веррен…
Какие же вы, граждане, отзывчивые да ответственные. Вот только попроси чего — вы тут как тут, с советами полезными. Что сказать, благодарю. Веррен так Веррен. Ему, кстати, подходит.
— Веррен!
Толпа ахнула и загомонила. Мальчик пристально смотрел на меня, одними губами повторяя только что обретённое имя.
— Да будет так! — перекрикивая шум, припечатала ведьма. — Обряд закончен.
Объявляю вас мужем и женой, чуть не ляпнула я следом, но вовремя прикусила язык. Покосилась на свежеприобретённого братца и снова непрошенно занедоумевала, с чего такая честь, и именно мне. Почему всегда я?! Вон бы Морку выбрали, она дурная, как раз с подростками и детьми на одной волне.
— Какая же ты невнимательная, садха, — как всегда бесцеремонно влезла в мои мысли эта орясиноподобная ехидна. — Тебе ведь объясняли — если человек спасёт жизнь другому, убережёт от ужасной смерти, спасённый вправе попросить о проведении обряда Соединения. Вот тебя от его имени дед его и попросил.
«…Так староста ещё и его дед?!»
— Говорю же — невнимательная, слов нет.
Жители тем временем кинулись нас поздравлять. Тормошили и чмокали в обе щёки, протягивали какие-то подарки, горкой затем складываемые в сторонке. Мать ребёнка заливалась счастливыми слезами — чему радуется, спрашивается?
— По людским легендам, древние колдуны из Совета Старших — тогда такой был — запретили проводить обряд между двумя жителями нашего мира. Ты чужеземка, только это дало возможность провести его. По тем же легендам, с возобновления этого древнего обычая начнётся новое время. На землю падёт благодать.
«Но ведь кто-то же отсюда может попасть в мой мир. Почему не привести одного из наших и — здравствуй, благодать долгожданная!»
— Не всё так просто, малышка. Для обряда человек должен прийти сам. Малейшая попытка что-то подстроить — и Духи не благословят. А без этого обряд не имеет ни силы, ни смысла.
Я уже говорила, что вечно влипаю в истории? Говорила? Значит, надо сказать ещё раз — это уже прямо тенденция.
— Будем крестить! — материализовавшись откуда-то сбоку, категорично вынесла вердикт слегка покачивающаяся Морка, для большей значительности грохнув об землю поллитровую глиняную кружку, судя по аромату растёкшейся под осколками лужи, с чем-то крепкогорячительным. И когда только успела нажраться, всего-то ничего в радиусе видимости не было?
— Уже покрестили, Морри, — устало отмахнулась я, садясь прямо на землю. Всё. Официально заявляю — энерджайзер капут.
Глава восьмая
Процесс перемещения усталой тушки вашей покорной слуги с места событий в деревенский трактир как-то большей частью выпал из поля моего внимания. Помню лишь смутно, вроде подхватили под руки, водрузили на мула. Потом помню Морку, в такой же манере транспортируемую слева от меня и во всё горло орущую Сектор Газа. По-моему, что-то про снегурочку… Потом пошла в ход Золушка Красной Плесени. Произведение нашло живой отклик в сердцах присутствующей, тоже уже местами нетрезвой публики — окружившая мулов толпа, не прерывая движения, восхищённо внимала Моркиным фальшивым воплям, искренне сочувствуя нелёгкой доле бедной девушки, ахая и бурно аплодируя в особо интересных (читай нецензурных) местах.