— Я чувствую себя в «Европе» очень хорошо, — подчеркнуто сказал Фабер, улыбаясь.
Мира надела большие солнцезащитные очки. Ее смущало, что Фабер упорно и непрерывно смотрит на нее. Он продолжал улыбаться. Мира оставалась серьезной.
В поисках мест для натурных съемок Фабер и Сиодмэк осмотрели также место, где был убит наследник престола. Вдоль бывшего Аппелькая проходило русло реки Милячка, протекающей через Сараево. Оба были совершенно разочарованы. Мост, рядом с которым произошло убийство, был очень узким, как и все другие мосты через Милячку. Казалось, что они построены из жести и стоит на них ступить, как они обвалятся. Река почти пересохла. Коровы разгуливали в коричневой жидкой грязи. Невозможно было себе представить, что событие, изменившее ход истории, случилось именно здесь. Здесь было все: наследник престола, генералы, заговорщики, агенты, бомбы, пистолеты, яд — «And what a fucked up setting»,[9] — как сказал Сиодмэк.
К тому же на месте прежнего Аппелькая к 1953 году были построены новые высотные здания. Директор отеля «Европа» показывал им все эти новостройки и при этом непременно с гордостью добавлял, сколько миллионов динар они стоили. У моста была установлена небольшая доска, которая — в переводе директора — возвещала, что на этом месте Гаврило Принцип совершил подвиг.
— Сколько стоила эта доска? — спросил Сиодмэк.
— Ах, она стоила совсем дешево, три тысячи динар…
— Аппелькай мы будем снимать в Вене, — сказал Сиодмэк Мире. — Всю сцену убийства. Там есть место между замком Шёнбрунн и Хитцингер Брюке. Оно подходит гораздо больше. Вместо реки у нас будет Вена и трамвай, пятьдесят восьмая линия. Ведь над Аппелькаем проходил трамвай, не так ли? Мы перекрасим старые вагоны и фасады домов. Смонтируем минарет. Сейчас все это делается просто. Вы же знаете это, Мира.
— Я знаю это, — серьезно сказала она.
— Нам ведь все равно нужно ехать в Вену, — сказал Сиодмэк. — Из-за Хофбурга, и Хельденплац,[10] и Бургтора,[11] и т. д. Все это мы снимем в Вене до съемок в павильоне, а закончим в Голливуде. Тогда вы нас снова покинете, Мира, и нам будет очень грустно! — Он вскочил. — Одну минутку, дарлинг! У меня есть для вас небольшой сюрприз. — И он побежал в отель.
— Ваш друг приятный человек, — сказала Мира.
— Очень приятный, да, — сказал Фабер, — но мы пока еще не друзья. Мы знакомы всего две недели. Он прибыл из Рима, я — из Вены, вернее из Загреба, ночным поездом. Утром в пути я видел в горах бункеры, в которых пытались ночью спрятаться немецкие солдаты, так как вокруг были ваши партизаны, и они хорошо ориентировались в этих местах, а немцы — нет.
— Вы тоже были солдатом, господин Фабер, — сказала она. — Я читала об этом в газете. Вы дезертировали и попали в плен к русским.
— Фройляйн Мира…
— Да?
— Вы не могли бы снять очки?
— Зачем?
— Чтобы я мог снова видеть ваши глаза.
— Поэтому я и надела очки. Вы все время смотрели на меня — прямо в глаза.
— Да, — сказал он, — и я хочу делать это снова. Пожалуйста!
— Ну хорошо, — сказала Мира. Она сняла очки. — Как вам будет угодно.
— Благодарю, — сказал он. — Чудесные глаза!
— Господин Фабер!
— Совершенно поразительные глаза!
— Господин Фабер!
— Фройляйн Мира! Прекрасное имя — Мира, — сказал он.
— Оно означает «мир». После тысяча девятьсот восемнадцатого года многие родители так называли своих детей. И сейчас тоже — Мир или Мира.
Вернулся Роберт Сиодмэк, быстрый и веселый. Тогда он все время спешил и почти все время был весел. Он принес несколько коробок в ярких блестящих упаковках.
— Вот, дарлинг! — сказал он и выложил все перед Мирой на стол. В коробках были прозрачные окошечки, через которые были видны нейлоновые чулки и тюбики с губной помадой. Сиодмэк приехал в Сараево с большим чемоданом, забитым нейлоновыми чулками и губной помадой. Он знал зачем.
— Нет, — сказала Мира. — Это исключено! Очень мило, мистер Сиодмэк, но я не могу это принять.