И он снова подумал о Марлен.
«Она рассказывала мне об этом английском фильме, в котором ее подруга Лилли Палмер, еще совсем молодая, играла главную роль. Это было уже в эмиграции. «Beware of pity!»[40] Мне снова послышался голос Марлен: «Это была экранизация единственного завершенного романа Стефана Цвейга, мой дорогой. Вы знаете его под немецким названием «Нетерпение сердца». Цвейг пишет о двояком сострадании: об истинном, которое твердо, терпеливо, участливо и готово все выдержать, и о фальшивом, которое есть не что иное, как нетерпение сердца, стремление поскорее освободиться от мучительного потрясения чужим горем. Забудьте это, мой дорогой, это из другого времени. Сегодня мы все должны иметь сострадание друг к другу, настоящее сострадание, но мы его не имеем…»
Это и есть фальшивое сострадание — то, что я чувствую к Мире, — подумал он, — теперь мне стало ясно, только нетерпение сердца, а не настоящее сострадание, которое испытывает доктор Белл к своим больным детям: твердое, терпеливое, готовое все выдержать.
Вчера, — размышлял Фабер, — когда я сидел у изголовья Горана, вошел Белл, переживавший смерть Стефана, и долго сидел совершенно подавленный, уставившись в пол. «Смерть каждого ребенка — ужасная катастрофа», — сказал он тогда. А я подумал: «Этот худой измученный врач за несколько часов научил меня простой истине, что жизнь и умение сострадать тесно связаны».
Его жизнь и его сострадание!
Но что же теперь будет с Мирой и со мной? Что?»
Глава четвертая
1
Когда он вернулся из Городской больницы и вошел в холл «Империала», он понял, что его друг Лео Ланер сегодня не дежурит. Его приветствовали два незнакомых портье.
— Вас ожидает дама, господин Фабер, — сказал один из них, — от фрау Вагнер.
Он испуганно остановился:
— Фрау Вагнер?
— Да, господин Фабер. Дама в баре.
— Спасибо, — сказал он.
«Что бы это могло значить? — подумал он. — Что хочет от меня старая женщина, с которой я в 1945 году сидел в подвале Нойер Маркт? Что случилось?»
Маленький бар с изящной бело-золотой мебелью и темно-розовыми шелковыми обоями был пуст. За одним из столиков сидела женщина лет пятидесяти. Она была в белом летнем костюме и серьезно смотрела на Фабера карими глазами. Короткая стрижка, волосы тоже коричневого оттенка, овальное лицо.
— Фрау Вагнер?..
— Господин Фабер! — Она быстро поднялась и протянула ему руку. Ее рукопожатие было крепким. — Мы никогда не виделись. Моя мать…
— Анна Вагнер, — сказал Фабер.
«Ее мать, — подумал он. Значит, она вторая дочь — Рената».
— Моя мать была тогда мной беременна, уже на сносях, — сказала стройная женщина в белом летнем костюме. — Одна она выжила. Просто повезло. Другие, сидевшие в этом подвале — священник Рейнхольд Гонтард, старая фройляйн Тереза Рейман и молодая актриса Сюзанна Рименшмид, — были казнены. Простите, что я говорю об этом, но я здесь из-за этих убийств.
— Из-за этих убийств… Откуда вы знаете, что я живу в «Империале»?
— Об этом писали в «Вельтпрессе». В газете есть колонка: «В Вену прибыли». Я сегодня увидела там ваше имя и позвонила в отель. Мне сказали, что вы утром ушли. Тогда я пришла вечером, примерно час назад. Я подождала бы еще час и тогда оставила бы свой номер телефона. Мне нужно срочно с вами поговорить — не здесь, не в баре. Мы можем пройти в ваш номер?
— Конечно, фрау Рената.
— Не надо «фрау», пожалуйста, просто Рената!
— Но…
— Я настаиваю на этом. Я живу благодаря вам.
— Вздор!
— Никакого вздора! Если бы вас не было в этом подвале и вы не помешали бы химику Шрёдеру взорвать проход, при взрыве погибли бы все. И моя мать. Она мне все время рассказывала о вас. А я снова и снова перечитывала ваш первый роман, в котором вы описываете события той ночи.
«Значит, Рената, только Рената!»
— Раньше я чаще навещал вашу мать, дорогая Рената, — сказал Фабер. — Как она себя чувствует?
— Она умерла, — сказала Рената, — шестнадцать лет назад от рака. А Ева — моя сестра — с тысяча девятьсот восьмидесятого года живет со своим мужем в Австралии.
— Ваша мама умерла. — Фабер стал запинаться. — Я очень сожалею, Рената.
— Смерть была милосердна, мама почти не чувствовала боли. Все произошло очень быстро. Со дня ее смерти я живу одна. Я работала несколько лет корреспонденткой в Вашингтоне от политического еженедельника «Вохенмагазин», в котором я и сейчас работаю. Но теперь я снова в Вене. Я знаю, как вы относитесь к этому городу и его жителям, господин Фабер. Но не все здесь подлецы, и здесь можно жить!