— Большое спасибо, — поблагодарил Фабер.
Шофер кивнул и исчез. Фабер вошел в лифт, в котором одуряюще пахло потом, и поднялся на третий этаж. Необыкновенно узкий проход со множеством дверей был искусственно освещен. Из одной комнаты раздавался девичий визг, мальчишеский смех и рев радио. Когда он отпирал дверь номера 24 большим ключом, который ему дали внизу, мимо прошла женщина, одетая в черное, она плакала. Он вдавился в стену и слегка поклонился, когда она проходила мимо. Казалось, что она не обратила на него никакого внимания. Она спустилась на лифте вниз. Из какой-то комнаты раздался рев ребенка.
Фабер открыл дверь номера. Помещение было маленьким. Открытое окно выходило на задний дворик со старыми деревьями, теплый воздух проникал в комнату. Фабер увидел кровать, два стула, стол с вазой, полной искусственных цветов, ночной столик, тумбочку с маленьким телевизором и шкаф — все из светлой древесины лиственницы. Дверь напротив на удивление низкой кровати вела в выложенную плиткой ванную, которая была больше самой комнаты. Над унитазом располагалось застекленное матовым стеклом окошко, которое можно было открыть при помощи ручки. На противоположной от кровати стене висел рисунок тушью с изображением собора Св. Стефана.
Ребенок все еще надрывался, навозная муха, жужжа, нарезала круги по комнате. На полу комнаты, выложенном ковролином, в беспорядке валялся брошенный шофером багаж. Фабер открыл дверцу шкафа. Там висели три деревянные и три проволочные вешалки. Немногочисленные ящики были узкими и маленькими.
«Никогда мне не впихнуть сюда все мои вещи», — подумал он. Bonjour tristesse.[47] В его чемоданах были предусмотрены устройства для развешивания одежды, но только для дорожных условий.
«Возможно, я проживу здесь год. Тогда это не пойдет».
В его мысли вторгся разъяренный мужской голос:
— Заткни свой рот, глупая свинья, или я тебе все зубы пересчитаю!
Резкий женский голос ответил:
— А я вас видела, на лестнице в подвал, тебя и эту шлюху! На меня у моего дорогого супруга больше не встает, а на эту шлюху с ее разработанной п… он стоит по стойке смирно. Я подаю на развод, ты, мерзавец!
— Цыц!
Послышались удары. Женщина закричала. Затем закричал мужчина, которого женщина, очевидно, ударила кулаком или пнула, в свою очередь.
— Ну, погоди, ты, грязная тряпка, сейчас получишь!
Внезапно он услышал множество других голосов:
— Тихо, вы двое! Это просто невозможно терпеть! — Полиция! Мы вызовем полицию! Мы в приличном доме! — Вопршалек не шлюха! Она вполне приличная женщина! — Кто, она? «Приличная женщина»? Сейчас лопну от смеха! Да она на лестнице этим занимается, на лестнице! Сиськи наружу, юбка задрана и прыг на…! — Ты с ума сошла, киска? Дети! Дети во дворе! — Они это уже видели! — Господи прости, будет когда-нибудь покой от вас или нет? Здесь человеку даже нет возможности поработать! — С каких это пор вы работаете, госпожа Вавра? — Да помолчи ты, старая перечница! Ее кошки загадили весь дом! Дышать нечем от этой вони! — Это то, что вы каждый день варите, воняет, а мои кошечки по сравнению с этим чистые фиалки! — Мама, мама, Фердль наступил моей Барби на живот! — Тихо! Немедленно замолчите! Как здесь можно преподавать! Я пожалуюсь в городской школьный совет.
Внезапно перебранка стихла, слышался только голос того человека, который явно давал частные уроки, его голос нарочито громко произнес:
— О mihi praeteritos referat si Juppiter annos![48] Повторяйте!
Мальчишеский голос повторил жалобную мольбу Юпитеру вернуть ему потерянные годы. Фабер окаменел при мысли, что теперь он будет вынужден постоянно быть свидетелем частной жизни всех тех людей, чьи окна выходят во внутренний дворик. Навозная муха прожужжала через комнату и села на круглый плафон из матового стекла, который свисал с потолка. Фабер забрался на стул и ударил по насекомому вчерашней газетой, которая лежала рядом с кроватью, естественно, не попал и смирился со своим бессилием. Он разделся догола, так как его охватило непреодолимое желание принять душ, прошел в ванную и задернул пластиковую занавеску в душевой кабинке. Он набрал в руку целую горсть жидкого мыла из прикрепленной на стене бутылочки, открыл кран с холодной водой и подождал, пока горячая вода, которая с журчанием устремилась вниз, постепенно стала холоднее и намылился. Всякая воля к сопротивлению оставила его, величайшая слабость и покорность охватили все его существо. Фабер завернул кран с водой, опустил ногу на кафельный пол, поскользнулся и в сердцах крепко выругался.