— О маленьком диктофоне, который внезапно оказался у тебя в руке.
— В руке, да. — Фабер на мгновение закрыл глаза. — Мира, и он работал, он работал! Я понятия не имею, как он оказался у меня в кармане…
— Сначала ты был в этом пансионе?
— Да.
— Ты распаковывал свои чемоданы?
— Нет. И этот диктофон я не клал… я хочу сказать, что это произошло без участия сознания. И в старых батарейках еще осталась энергия, немного, в любом случае. И этот свящ… этот дьякон — Ламберт его зовут — он показал мне, как человек может измениться в случае чрезвычайных ситуаций, когда речь идет о жизни и смерти…
Фабер перекрутил ленту назад и включил воспроизведение, зазвучал голос Ламберта: «…Это не вопрос добра и зла, вины и искупления! Ты не виноват…» Фабер нажал на «стоп», затем перекрутил вперед и снова включил воспроизведение: «…я бы сдал свой входной билет на небеса. Я не мог бы верить в такого Бога, который позволил моему ребенку погибнуть страшной смертью…». И еще раз он прокрутил ленту вперед и снова зазвучал голос, на этот раз его собственный: «Где был ваш Господь, когда огонь пылал в печах? Кого Он утешил в Треблинке, кого в тех газовых камерах? А в Хиросиме? Во Вьетнаме? В Сараево? Бог! Единственным извинением Ему может быть то…». Внезапно голос прервался. Красная контрольная лампочка на диктофоне погасла. Кассета остановилась.
— Что такое? — спросила Мира.
— Все, — сказал Фабер. — Конец. Теперь батарейки полностью разрядились. Чудо, что они вообще так долго работали. — Он повторил: — Чудо… — Внезапно он в совершенном бессилии склонился вперед, прямо на руки Мире.
— Спасибо, — сказала она. — Спасибо, Роберт. — Она снова и снова гладила его по спине.
— За что спасибо?
— За то, что обо всем мне рассказал. Потому что теперь… — Она сглотнула.
— Что теперь?
— Теперь у Горана все будет хорошо, — сказала она.
6
Потом он еще съел пару франкфуртских сосисок с горчицей и хреном в маленьком кафе недалеко от Детского госпиталя Св. Марии, а к ним соленые палочки с тмином, затем, к удивлению старого официанта, он заказал не пиво, а воду со льдом.
Было еще очень тепло. Столы и стулья кафе стояли прямо на тротуаре, между кустов, которые росли в зеленых ящиках. Это была садовая терраса, как объяснил ему старый официант — его звали Йозеф Вискочил, — довольный, что нашел любознательного слушателя. Когда в заключение Фабер заказал кофе, господин Вискочил пережил свой звездный час.
— Кофе? Какого вам кофе, милостивый государь? — Сортов было великое множество. Фабер когда-то знал их все, но потом забыл. И тут он, уставший и словно бы освобожденный от тяжелого груза после разговора с Мирой, позволил объяснить официанту различия между Меланж, Королевским Меланж, Маленьким и Большим Коричневым, Кабриолетом, Маленьким и Большим Черным, Обермайером, Золотым в Чашке, Капуччино, Фарисеем, Фиакром, Мадраганом, Марией Терезией, Турецким и Большой Чашкой Кофе по рецепту тетушки Анни.
Господин Вискочил, как и два его более молодых коллеги, из-за жары был одет только в белую рубашку, черные брюки и черный галстук-бабочку (который здесь называют «машерл») и, как и два его коллеги, был вежлив и приветлив, хотя уже имел за спиной несколько рабочих часов. Как он пояснил, он работает с 7 утра до 11 часов дня, а вечером с 18 до 22 часов. Его жена умерла пять лет назад, у него больше никого не осталось, и он рад убраться прочь из мертвой тишины квартиры.
«Его жена тоже умерла», — подумал Фабер.
После того как Фабер допил свой кофе и оплатил счет у приветливого господина Йозефа, он прошел несколько сот метров до пансиона «Адрия». На этот раз за регистрационной стойкой в форме полукруга стоял маленький горбатый человек с мягким взглядом и озабоченным выражением на лице. Он представился как ночной портье.
— Мы просим прощения, что смогли предоставить вам сперва только одну комнату, господин Фабер!