Вулф устроил ее в постели с бесконечной осторожностью, повернул на живот. Окликнул, а когда она не ответила, распахнул на спине платье. Кимбра ощутила его взгляд как прикосновение. Послышались шаги, открылась крышка сундука. Вернувшись, Вулф наложил на царапины что-то прохладное — судя по запаху, заживляющую мазь. Его легкие прикосновения снова заставили ее устыдиться своей игры. Хотелось повернуться, протянуть руки, сомкнуть их у него на шее и объяснить, как обстоят дела.
Но перед ее мысленным взором явился Хоук, охрипший, измученный страхом, запертый. Его дальнейшая судьба была неизвестна, и думать нужно было в первую очередь об этом.
Ненавидя себя за это, Кимбра застонала. Вулф поднялся и осторожно прикрыл ей спину. Он не ушел, а какое-то время стоял, глядя на нее. Наклонился, погладил по голове. Только потом дверь открылась и закрылась снова.
Оставшись одна, Кимбра первым делом выплакалась. Она сделала это от души, вымочив всю подушку. Когда слезы иссякли, она приподнялась и прислушалась. Снаружи не доносилось ни звука, и можно было надеяться, что обошлось без часового.
Быстро, чтобы не передумать, Кимбра выбралась из постели, набросила плащ и порылась в сундучке с лекарствами. Найти требуемое было делом одной минуты.
Зная, что в предрассветные часы тюремной страже полагается подкрепиться, Кимбра пробралась на кухню. Сразу за дверью стоял бочонок сидра. Открыв его, она всыпала в густо пахнущую жидкость серый порошок, точно такой же, какой давала Дракону, чтобы он лучше спал. Вернув крышку на место, Кимбра притаилась в углу. Ей не пришлось долго ждать. Пока стражник набирал в корзинку еду и наливал сидр, она не двигалась, но когда он ушел, подбежала к окну. Насытив голод и жажду, стража какое-то время переговаривалась вполголоса, потом в разговоре появились паузы, все более продолжительные. Наконец послышался храп.
Прежде чем покинуть кухню, Кимбра внимательно огляделась с порога. Когда она оказалась у двери тюрьмы, сердце ее билось как безумное, а руки так сильно дрожали, что она дважды роняла ключ, снятый с пояса старшего стражника. И лишь когда он повернулся в замке, она вдруг успокоилась, тем более что легкий скрип не разбудил стражу.
— Хоук!
— Кимбра! — раздалось из-за двери. — Как ты?
— Потом! Сначала обещай мне кое-что!
— Что именно?
— Что не убьешь часовых у ворот. Вулф оставил в живых твоих людей в Холихуде, отплати ему тем же. Обещаешь?
Кимбра услышала, что Хоук бросился прочь от двери, и поняла, что он выглядывает в окно. Шаги снова приблизились.
— Ты самая храбрая женщина в мире!
— Самая безрассудная, только и всего. Так ты обещаешь?
— Обещаю!
Кимбра отперла дверь, которая тотчас распахнулась. На лице у Хоука было написано восхищение. Он с ходу заключил сестру в объятия, осторожные, но крепкие. Не выпуская ее, он отдал приказ своим людям, и те начали по одному выскальзывать наружу, растворяясь в ночном мраке.
Кимбра знала, что где-то там, у выхода из крепости, часовые падают без сознания, что их связывают и что ворота открываются навстречу свободе. Она крепче обняла брата. Кто знал, когда им доведется снова увидеться? Это была грустная мысль, но Кимбра заставила себя улыбнуться:
— Ты мне дорог, Хоук, и я всем сердцем благодарна за то, что ты для меня сделал. — Она осеклась, но собралась с силами и добавила: — А теперь иди и постарайся не попадаться!
Брат отстранил ее. На лице его было выражение необычайной нежности.
— Ах, Кимбра, Кимбра! Всегда полна самоотречения, всегда готова пожертвовать собой ради другого.
Она приготовилась запротестовать, но не успела. Одна рука зажала рот, другая подхватила ее.
— И ты думаешь, я оставлю тебя здесь после сегодняшнего?
Слишком поздно — и не впервые — Кимбра поняла, какую ужасную ошибку совершила, ослепленная родственными чувствами. Она забилась в руках брата, но он был слишком силен. Вторично ее вынесли за стены, внутри которых она предпочла бы остаться.
Кимбра не знала, что тот, о ком она с болью думала в эти секунды, видел, как ее уносят прочь. Он стоял в глубокой тени за углом трапезной, сжимая кулаки, чтобы не выхватить меч и не отбить ту, которую считал своей. Но была ли она таковой? Он похитил ее и принудил к браку угрозами, самонадеянно полагая, что постепенно привяжет к себе. Он хотел ее любви, а вместо этого полюбил сам — так сильно, что теперь отпускал на свободу, хотя это разрывало ему сердце.
Вулф стоял неподвижно, пока во мраке не осталось и следа движения. Потом вышел из своего укрытия. Его глаза, серебряные в свете луны, были влажны.
Глава 24
Зима в этом году наступила раньше обычного, а осени, можно сказать, и не было. Упорный снегопад уже укутал в белое землю, деревья и строения, и непохоже было, что в ближайшем будущем он намерен прекратиться. Вот уже две недели в Скирингешил не заглядывало ни одно торговое судно.
Войдя в трапезную, Дракон отряхнулся от снега, сбросил плащ и повернулся к Ульриху, который как раз переступил порог.
— Ну как он?
Стуча обувью об пол и оставляя на нем снежные ошметки, старик долго молчал.
— Ему лучше, — наконец сказал Ульрих, когда они с Драконом присели к очагу. — Надеюсь, лихорадка не вернется.
Мужчины обменялись взглядами. Не так уж редко случалось, что у викинга воспалялась рана, но лихорадка, навалившаяся на Вулфа сразу после бегства Кимбры, превзошла самые худшие опасения. Никто в Скирингешиле не знал, что родные и близкие ярла опасаются за его жизнь. Наоборот, был пущен слух, что ярл доволен тем, что наконец избавился от своей строптивой супруги, и непрерывно пирует с друзьями.
Изо дня в день наблюдая за братом, Дракон сделал вывод, что плачевное состояние его здоровья объясняется в первую очередь тем, что он не желает выздоравливать. С приходом зимы Дракону следовало бы удалиться в собственные владения, прежде чем дороги станут непроходимыми, но он медлил из страха, что весной может не найти Вулфа в живых. Поначалу он подумывал прибегнуть к уговорам, но в конце концов махнул рукой, рассудив, что Вулф слишком силен и полон жизни, чтобы угаснуть, как свечка. Он должен был поправиться просто в силу законов природы.
Отогревшись, Ульрих ушел по делам, а Дракон остался, размышляя над последними событиями. Прислуга готовилась к ужину, но тише обычного, не желая нарушать его покой. Из раздумий Дракона вывел шорох. Он поднял взгляд и обнаружил рядом рабыню-ирландку. Он забыл ее имя, помнил только, что она лично прислуживала Кимбре и помогала ей врачевать людей. Сейчас она была при Ульрихе.
— Чего тебе?
Девушка хотела заговорить, но запнулась, и Дракон заметил, что она сильно нервничает. Лицо в ореоле темных волос было бледным.
— Сядь, — сказал он мягче.
Поколебавшись, ирландка села.
— Брита! — вспомнил Дракон. — Тебя ведь так зовут? Ты знахарка, лекарь?
— О нет! Я только учусь, — смутилась девушка. — Леди Кимбра была так добра, что передала мне кое-что из своего мастерства.
Дракон хмыкнул, несколько удивленный такой смелостью. Он мог поспорить на что угодно — имя Кимбры впервые прозвучало в трапезной после ее бегства. Сам он попытался заговорить о ней с Вулфом тем памятным утром, когда сбежали пленные, но получил совет закрыть рот и никогда больше к этому не возвращаться.
— Так что же тебе все-таки нужно?
Закусив губу, Брита опустила взгляд на руки, которые держала стиснутыми на коленях.
— Лорд Вулф выздоровел… телом.
Глаза Дракона непроизвольно сузились. Он помолчал, прикидывая, как много может быть известно этой бледной темноволосой девушке. К Вулфу не было допуска никому, кроме Ульриха (ну и, конечно, самого Дракона). Старик никак не мог проговориться. Как же просочились новости?