Выбрать главу

— Хизер, садись, — Розмари похлопывает по соседнему креслу.

Пригубив кофе, я морщусь: и впрямь гадость. Искоса поглядываю на мачеху…

— Я хочу перед тобой извиниться, Розмари. Я вела себя как настоящая стерва. Столько всего наговорила…

— Все хорошо, — перебивает она, опуская ладонь мне на локоть. — Я понимаю.

— Нет, не понимаешь. — Набравшись храбрости, смотрю ей в лицо. — Я хочу извиниться за то, как вела себя все эти годы. Я злилась на тебя, потому что ты заняла место мамы. Я не хотела, чтобы ты становилась членом нашей семьи… Прости.

Ну вот. Я это признала.

— Мне так жаль, Розмари. Какая я была дура…

Теперь она меня возненавидит, и поделом. Я сама себя ненавижу.

— Спасибо, Хизер, я очень тебе благодарна, — тихо отзывается моя мачеха. — Ты не представляешь, насколько это для меня важно.

Такой душевной щедрости я не ожидала.

— Но и мне следует попросить у тебя прощения.

Она долго молчит, глядя на свой кофе, словно выискивая на дне чашки нужные слова.

— Я тоже перед тобой виновата. Я ревновала Лайонела к тебе, потому что вы очень близки. У меня с дочерью так не получилось. Мы с Аннабел… — она закусывает нижнюю губу с остатками матово-розовой помады, — мы не так хорошо понимаем друг друга.

Мы обе невольно улыбаемся.

— И еще я ревную, потому что ты напоминаешь ему Джулию… Понимаю, это некрасиво с моей стороны — ревновать мужа к дочери, потому что она похожа на свою мать. Воспринимать ее как угрозу, потому что она напоминает ему первую жену… — Мачеха глядит на меня сквозь слезы лицо у нее бледное и осунувшееся. — Я плохой человек.

Надо же — никогда не представляла ситуацию с такой стороны. А ведь ей нелегко приходилось все эти годы, вдруг понимаю я. В порыве незнакомого доселе чувства я сжимаю ее ладонь. Первый раз в жизни я прикасаюсь к ней с нежностью.

— Неправда, Розмари, ты хорошая, очень хорошая.

И это не просто слова. Я действительно так думаю. Она хорошая. А я столько лет этого не видела.

— Правда? — У нее по носу скатывается слезинка и падает в кофе.

— Одно из двух — либо ты хорошая, либо мы обе стервы. — Я пожимаю плечами, и Розмари улыбается.

— Я никогда не пыталась заменить Джулию.

— Знаю, — киваю я. Почему мы не поговорили давным-давно?

— Это было бы невозможно, да я к этому и не стремилась. Точно так же, как Лайонел не мог бы заменить Лоуренса, моего первого мужа. — Ее голос дрожит, она опускает голову и всхлипывает. — Я не вынесу… нет, я не вынесу, если опять потеряю дорогого мне человека. Я так сильно люблю твоего отца, Хизер.

Крепко обнимаю Розмари — потому что папа хотел бы этого… и потому что я сама этого хочу.

Ночь тянется бесконечно. Розмари все же задремала, а у меня сна ни в одном глазу. Сижу, пью кофе, листаю журналы.

Через несколько часов выхожу размять ноги и подышать свежим воздухом. Снаружи еще тепло, и кругом тишина, какой в Лондоне не бывает. Такая тишина создает впечатление, что весь мир спит и ты единственный бодрствующий человек на планете. На стоянке вижу несколько фигурок — у медсестер перекур. Замедляю шаг. В нынешних обстоятельствах не следует даже думать об этом, но я все равно подхожу к ним.

— Простите, сигареты не будет?

Они умолкают. На лице одной из сестер явное сочувствие. Я давно не смотрелась в зеркало, но, думаю, мое внутреннее состояние в полной мере отразилось на внешности.

— Вообще-то нам не положено, но… — Она протягивает мне ментоловую ультралегкую. — Только не говорите никому.

— Обещаю. — Благодарно улыбнувшись, прикуриваю от ее зажигалки и выхожу туда, где заканчивается стоянка и начинаются поля. Поднимаю глаза к небу. В кромешной тьме молочно-белым светом сияет полная луна. Интересно, смотрит ли сейчас на нее Гейб? Там, в Эдинбурге… Хочется позвонить ему и рассказать обо всем, что случилось с папой.

Но я не могу.

Сердце ноет. Уронив недокуренную сигарету на землю, растираю ее ногой. Гадость.

Не знаю, сколько времени пробыла снаружи — я потеряла счет времени. Но, вернувшись, обнаруживаю, что Розмари по-прежнему дремлет. Скорчилась на трех пластиковых креслах, подложив под голову сумочку. Прикрываю ее жакетом. Сажусь на последнее свободное кресло. Я тоже вымоталась. Приваливаюсь к огнетушителю и думаю про папу, который спит всего в нескольких метрах от нас. Я беззвучно твержу, что он поправится и доживет до ста лет, но убедить себя нелегко. Ведь, как сказал доктор, опасность еще существует…

Розмари слабо стонет во сне, и я поворачиваю голову. Впервые я чувствую, что мы с ней — одна семья. Нас соединяет любовь к Лайонелу. Эта мысль почему-то умиротворяет. Как ни тяжело, как ни горько об этом думать, но если нам и придется с ним попрощаться, по крайней мере, мы с Розмари будем друг друга поддерживать.