Моему водителю Адаму тоже удалось выжить. Он впервые посетил мемориал вместе со мной, несколько минут побродил по коридорам и комнатам, а затем вышел к машине, чтобы выкурить сигарету. Эту привычку он приобрел, прячась в джунглях вместе с братьями в апреле 1994 года. После того как убийства прекратились, он выбрался из джунглей и обнаружил, что в живых осталось всего трое учеников из его школы, в том числе один из его нынешних лучших друзей — Дидье.
Дидье прятался в своем доме, и каким-то чудом во время обхода отряд убийц пропустил его. Когда ему удалось выбраться на улицу, повсюду валялись трупы. Адам оказался одним из очень немногих его друзей, кому удалось остаться в живых. Он хранит на CD-диске фотографии того времени; так что если я хочу видеть неприкрашенную правду, а не смягченную во многих фильмах и документах версию, то он мне их покажет. Я оказалась в ловушке противоречивых желаний: с одной стороны, нутро репортера подталкивало меня увидеть собственными глазами, с другой — нормальный человеческий инстинкт удерживал от попытки заглянуть в пропасть человеческого зла. Я заверила его в своем желании, но так и не смогла заставить себя договориться о конкретном времени просмотра.
В Руанде геноцид стал печальной подоплекой даже веселых историй. За неделю до поездки в Мурамби Адам, Дидье и я любовались рыбацкими лодками, вышедшими на вечерний лов тилапии в озере Киву. Я неторопливо потягивала первый в моей жизни бокал горького бананового пива. Через несколько часов рыбаки должны были принести улов на торговые прилавки соседнего рынка; они возвращались усталые, но довольные, и прямо на рынке жарили рыбу по просьбам покупателей. После того как вся рыба была распродана, торговые ряды превратились в дискотеку для местных жителей. Адам и Дидье, смеясь, рассказывали о проблеме, возникшей у них после геноцида. Поскольку в классе осталось всего четверо выживших учеников, то учителя больше распивали с ними пиво, чем пытались чему-то учить.
Отзвуки трагедии слышны здесь во всем. Конечно, люди пытаются оставить ее в прошлом, но вряд ли это им когда-нибудь по-настоящему удастся.
Согласно исследованию национальной трагедии Руанды, предпринятому ЮНИСЕФ в 1995 году, 99,9 процента детей, переживших геноцид, своими глазами видели акты насилия; у 79,9 процента погибли семьи; 69,5 процента видели убийства или ранения большей частью при помощи мачете; 31,4 процента наблюдали изнасилования или сексуальные оскорбления; 87,5 процента видели мертвые тела или фрагменты тел; 90,6 процента думали, что умрут.
Тема геноцида так или иначе всплывает во всех беседах в Руанде, поскольку он упоминается в ответах на слишком многие ключевые вопросы. Например:
Сколько у вас братьев и сестер?
Что вы думаете о нашем Президенте?
Почему вы уехали из Руанды?
Почему вернулись обратно?
Почему решили открыть свое дело?
Почему бы вам не бросить курить?
Чем больше времени вы проводите в стране, тем меньше смысла видите в любом из этих вопросов. Как такое могло случиться и как эти люди умудряются в дальнейшем мирно сосуществовать, тая в душе невыразимую боль, непостижимо. Затерянная в глубине африканского континента Руанда стала воплощением всех самых худших и самых лучших человеческих качеств.
Время в Руанде течет странным образом. На протяжении сотен лет хуту, тутси и тва жили в мире и спокойствии. Но всего 30 лет бельгийской оккупации изменили страну навсегда. Бельгийцы отдавали предпочтение тутси из-за более светлого оттенка их кожи. Они считали такие физические качества, как более тонкий нос, высокий рост, стройную фигуру, признаками интеллекта. Почти 30 лет расизма и предпочтения одной народности другой привели к еще 30 годам нарастания напряженности между хуту и тутси после завоевания независимости, которая периодически выливалась во вспышки насилия. В конце концов это привело к тщательно спланированной и организованной кампании по физическому уничтожению тутси, которая началась в апреле 1994 года. В стране была набрана полиция из числа представителей народности хуту и внедрена система блок-постов. Пропаганда по радио разжигала пламя ненависти, песни и зашифрованные знаки гальванизировали большинство, принадлежавшее к народности хуту. Переживший геноцид Деогратиас рассказывает, что, будучи студентом медицинской школы, видел, как его однокурсники поднимали руку на уровень уха, сжимали ее в кулак и выбрасывали вверх, повторяя на киньяруанда «на уровне уха» — то есть обозначая то место, куда следует целиться мачете, когда начнется истребление тутси. До какого-то момента он думал, что это просто дружеское приветствие и понятия не имел о зловещем подтексте[54].
54
Tracy Kidder, Strength in What Remains: A Journey of Remembrance and Forgiveness (New York: Random House, 2009) p. 96.