Это был иной уровень отношений. До этого ей казалось: они постоянно заняты, графики занятий и работы слишком плотные, чтобы оставалось время ещё хоть на что-то. Оказывается, она ошибалась, а Валера подрабатывал волшебником: время растягивалось, замирало, давало им возможность вырваться на волю из четырёх стен.
Теперь Лиза лучше понимала его простой, но воистину гениальный план. В его действиях была особая, фирменная логиках Щепкиных.
Если бы он обрушил всё это на неё с самого начала, у неё точно не было бы шансов устоять. Он бы задавил, поразил её во все самые уязвимые места, достал бы потаённые желания и реализовал. Для Валеры не существовало слова «нет». Он точно знал, какие мечты могут стать целями. И уж в том, как достигать любых целей, он был непревзойдённым мастером.
Лиза раскрывалась постепенно, как бутон. Вот он тугой и плотный, каменный. В нем ещё не угадывается цветок — так, зародыш, что может усохнуть, если для него не будет благоприятной среды.
Но у Лизы есть заботливый садовник, что помогает ей постепенно развиваться, расти, набирать сил.
И в какой-то момент она распускается, выталкивая на волю нежные лепестки своей души, чувств, эмоций, потаённых желаний. Невероятные ощущения всё это переживать, испытывать на себе!
Лиза и помыслить не могла, что это так здорово. Быть любимой. Быть обласканной золотым солнцем Валериной любви. Быть собой и знать: он поддержит и поймёт. Не даст упасть, если вдруг она споткнётся. Защитит, если кто-то сделает ей больно.
А ещё она поняла: из них двоих Валера сильнее, мудрее, опытнее, но ему очень не хватает Лизиной живости и дерзости.
Лиза осознала: если она его не подтолкнёт, то он так и будет терпеливо ухаживать, баловать, нежить её и сомневаться: достаточно ли внимания? Готова ли она идти дальше?
А она готова. Давно. Особенно сейчас, когда он настолько близок, что хочется сделать что-то из ряда вон выходящее. Разрушить этот бережный кокон его заботы. Почувствовать наконец-то силу его любви на ином уровне.
В какой-то момент поцелуев и прикосновений, объятий и жаркого дыхания становится мало. И тогда она снова берёт ответственность на себя. Кто-то из них должен быть решительнее и немножечко сумасшедшим. Ну и что, что эта роль досталась ей? Она такая и есть: порывистая, немного взбалмошная, темпераментная, как звук кастаньет в быстром танце.
Нет, Лиза не действовала спонтанно. Лиза всё очень хорошо продумала. Ну, не только же Валере быть непревзойдённым стратегом? Ведь с кем поведёшься, от того и наберёшься? А она очень много у него взяла. Теперь хотела забрать — вот такая она жадина и собственница.
Это случилось накануне выступления Макса и Альды. Всё готово, всё живёт, дышит, звенит и ожидает взрыва. Они с Валерой тоже на взводе. Ведь это их детище рвётся на волю, хочет дойти до сердца каждого, кому выпадет честь увидеть этот сумасшедше-прекрасный танец.
Грех было не воспользоваться этим накалом, что тлел и генерировал высоковольтные разряды. Собственно, любой бы день сгодился — он стал бы особенным в их жизни. Но Лиза выбрала именно этот.
— Послушай, Щепкин, — сказала она, заходя в их спальню после душа. — Я не просто расцвела, а уже созрела и превратилась в плод. И если ты сейчас его не сорвёшь, сгнию. Сам понимаешь: перезрелые фрукты — фу, только на помойку.
Он тихо рассмеялся. Золото волос упало ему на глаза, что светились тёмными звёздами. Но смех его был недолгим: Лиза одним движением скинула халат с плеч. А под ним она — голая, как первая женщина на Земле. Как Афродита, что вышла из пены морской.
— Я больше не хочу ждать, Валер, — смотрела ему в потемневшие глаза и чувствовала, как сердце рвётся из груди. Он не может ей отказать. Не сейчас. — Знаешь, сколько мужчин у меня было?
Он рывком поднимается с кресла и прижимает её к себе.
— Не надо, — голос его выдаёт. Звучит низко и глухо, надорванно и напряжённо. — Это не важно, Лиз.
Лиза хитро улыбается, уткнувшись ему в ключицу. Хорошо, что он не видит её лица.
— Научись вначале дослушивать до конца, Щепкин, — возвращает она ему долг и поднимает глаза. — Ни одного, Валер. Ты будешь моим первым.
Он смотрит на неё долго-долго. Резкие черты сглаживаются, мышцы расслабляются, руки обретают былую бережность и нежность.
— И единственным, — произносит медленно и со значением.
— Первым и единственным, — покладисто повторяет она и подставляет губы для поцелуя.
И он целует её. Жадно, томительно, глубоко. Целует так, что Лиза забывает дышать, растворяясь в его объятиях, в силе его желания.
— Снимай одежду, Щепкин, — жарко шепчет она и неловко пытается дотянуться до пряжки его ремня. Он не отстраняется, не перехватывает руки, позволяет Лизе делать с ним всё, что ей так хочется.
Расстегнуть ремень и джинсы. Стянуть футболку. Трогать мышцы и тереться щекой о его грудь. Он и сам позволяет себе быть откровенным и развязным, порочным искусителем.
Кто бы думал, что всё его спокойствие — просто самоконтроль, тормоза, которые Лиза срывает, чтобы нестись с этим мужчиной на неимоверной скорости по дороге чувственных ощущений…
Валера касается её груди — и вырывает стон. Пальцы его скользят по коже. Лизе кажется, что он волшебник — высекает искры каждым своим прикосновением.
Губы Валеры прокладывают влажные дорожки. Руки трогают её везде, распаляя, плавя, доводя до стонов и дрожи. Никогда, никогда Лиза не чувствовала ничего подобного.
Он подхватывает и бережно укладывает её на кровать — огромную, как поле. Кровать, где им не будет тесно вдвоём. Но Лиза ошибалась: им было тесно изнутри. Хотелось вырваться, получить освобождение, взлететь повыше. И он смог ей это дать: руками, губами, жарким шёпотом:
— Любимая, единственная, моя. Я так люблю тебя, Лиза, — проговаривал Валера самые нужные, самые главные слова.
Ему вторили пальцы, лаская её до исступления. Её нежили и утягивали в чувственный водоворот его поцелуи до тех пор, пока Лиза не вскрикнула, не выгнулась, освобождаясь от томления, обретая золотое солнце экстаза, что вспыхнуло ярко и отсчитало мгновения новых, неизведанных ранее ощущений.
А потом случилось это — Валера сделал её своей. Немного боли и крови, как плата за удовольствие, за единение, за возможность наконец-то принадлежать ему всецело.
— Расслабься, доверься, не бойся, — околдовывал Валера, успокаивая, покачивая, давая привыкнуть. — Если бы я мог, забрал бы твою боль.
А он и так её забрал. Лиза и не поняла, как боль сменилась удовольствием. Ей нравилось ему принадлежать — единственному мужчине, что любил и понимал её, как никто другой.
Они притирались и двигались в унисон. Двигались так, словно делали это всегда. Лиза оплетала Валеру ногами. Впивалась пальцами в его мускулы. Наслаждалась каждым толчком, каждым движением, каждым вздохом. Своим и его. Воздухом — одним на двоих.
Он становился её частью. Она влезала ему под кожу, чтобы оставить следы, обосноваться прочно и надолго. Точнее, навсегда.
Лиза понимала: с Валерой по-другому быть не может. Только раз и навсегда, никак иначе. Поэтому наслаждалась каждым мигом, каждым его рваным выдохом. Упивалась толчками, что становились резче и чаще. До тех пор, пока и он не получил разряд молнии, место под чувственным солнцем, где им было хорошо вдвоём.
— Теперь я твоя женщина, — сказала Лиза, когда они мокрые и обессиленные лежали рядом. Смотрела в потолок и грезила. Валерина рука нашла и сжала её ладонь. Крепко и надёжно.