Взять хоть детей. Тех, которым ещё не успели объяснить, что такое чудеса и почему они не должны уметь их творить. Они ж на каждом шагу должны чудотворствовать! «Стихийный выброс беспалочковой магии», все дела. Почему же дети не колдуют? Почему считается, что развитие — или раскрытие, тут у местных очередная терминологическая путаница с вечным холиваром — дара магии происходит не ранее 10–12 лет? И так ли на самом деле невозможно научить кудесить, у примеру, пятилетнего мальца?
Ответ один: не попробую — не узнаю. Практика и только практика — критерий истины! Тут мне соглашаться с Ларагом резона нет: если я всерьёз приму догмат о первичности теории… ох. Даже и думать об этом не хочу. Ибо это в момент обесценит вообще весь мой земной опыт.
— Уф! Славно накушались… и куды теперь?
— Это ты верно сказал, друг Штырь: накушались мы так, что на полигон идти смысла нет. Пока съеденное поудобнее не уляжется. Может, в Архив пойдём?
— Бревном ушибся?
— Плеть, хоть ты ему скажи!
— Фсс.
— Саорри права, Губа. Ты, как с Ложкой связался, как-то странно стал относиться к Архиву. Или тебя там уже в сон не клонит? Особенно опосля еды?
— Ну, вообще-то клонит… о! А давайте посмотрим, как Ложка тренируется?
— Гхм!
— Губа, ты отлетел? Что за радость на этого задохлика-перестарка смотреть?
— Вы что, не вкопались? Ложка в это время обычно магию в ход пускает! И я знаю, где!
Плеть скорчила совершенно жуткую рожу (назвать это лицом язык бы не повернулся), но Штырь с приятелем не заметили её гримасы: задумались.
— А он нас не зашибёт, магик твой? — протянул крепыш с сомнением.
— Не. Он вообще-то… акуратны.
— Чего-чего?
— Одно из его любимых словечек. Акуратны — это значит, сразу и точный, и осторожный, и внимательный. Три в одном, да.
— Щёки надувает. И цену. Чего ж он в учениках ходит тогда, коли такой золочёный?
— Пф!
— Во-во. Саорри права, что-то мне не верится.
— Да что вы понимаете! Ты сам, Штырь, его перестарком обозвал. А почему? Когда ты его в первый раз у нас тут увидел?
— Ну-у… месяца три назад, наверно. Или четыре? Не. Три.
— Вот. Ложка всего три месяца в учениках, а уже готовится в рейд. И эту… тиоррью… то, чего мы в Архиве учим, давно лучше меня знает. Тебе, Штырь, это о чём-то говорит?
— Фсс.
— Ну-у…
— Да ладно вам. Пошли, и своими глазами всё увидите. Всё же в одном рейде будем, надо знать, кто на что способен. Верно?
— Умно ты говоришь, Губа… в последнее время. Ладно, клатрома тебе в… тыл! Пошли!
— Плеть?
— Эмм…
— Да ладно тебе мяться, пошли. Или тебе не интересно? Или ты…
— Пф!
— Так-то лучше.
— Не болтай, Губа, а дорогу показывай.
…Кимара Альтейская из Сиилтена, привыкшая откликаться на прозвище Плеть, с каждым шагом впадала в мрачность всё глубже. Смотреть лишний раз на Иан-па или Ложку (или кто он там на самом деле, этот варвар из неведомого чужедалья?) ей совершенно не хотелось. Но отговорить будущих соратников, этих малолетних раздолбаев, от дурной затеи не представлялось возможным. Дедуля Сайл, чтоб ему час чихать без продыху, запретил ей разговаривать. И клятву честью стребовал! А язык жестов, клятвой не запрещённый, Штырь с Губой знали не очень-то хорошо… и даже если бы знали идеально, для бытовых разговоров он подходил плохо.
Нет, вопреки мнению, озвученному и дедулей, и Ложкой, и не только ими, Плеть дурой не являлась. Настоящая дура попросту не смогла бы добиться того, чего добилась к своим неполным двадцати двум Кимара. Она прекрасно помнила, как к ней относились раньше… и не могла не заметить, как изменилось отношение к ней после введения запрета на речь. Всё же не зря дедулю признали старшиной: он знал, чего хочет добиться, и умел смотреть в корень! Даже клятва не остановила бы Кимару, если бы она не убедилась в действенности её соблюдения.
Взять хоть тех же Штыря и Губу. Да, они старательно отводили взгляды прочь, стараясь не смотреть ей в лицо — и это бесило! Жутко бесило! Но они не мямлили бессмысленные и пустые слова сочувствия, что бесило Плеть куда сильнее. Не обзывали её ни дылдой, ни уродкой, ни иными погаными словесами, что на другой базе Охотников не гнушались делать даже члены её злосчастной группы. И уж тем паче Штырь с Губой не закатывали речей на тему «женщине нечего делать в гильдии» и не старались делать ей пакости. Ни явные, ни исподтишка.
Они, прах горелый, её уважали! Считали своей, считали надёжной — вполне искренне, без оглядки на высокое родство и попортившее ей крови происхождение. Не гнушались хвалить — за дело, конечно же, а не в порядке лести. Даже на свой грубоватый манер пытались вовлечь в беседы, как Штырь с апелляциями к мнению саорри, как Губа с его быстрыми улыбками искоса.