Но Роза разрушила это шаблонное представление. На первый взгляд она казалась великолепно одетой юной леди, безупречно воспитанной и сведущей в жизненных устоях своего слоя, готовой стать прекрасной супругой для достойного ее мужа. Но под покровом этой изысканности пряталась девочка, которая, впервые в жизни посетив контору «Глобал Энтерпрайсиз», стала донимать деда просьбами взять ее туда снова. Так повторялось раз за разом, и в конце концов десятилетняя Роза прочно обосновалась на Нижнем Бродвее. Секретари поддразнивали ее, администраторы обожали.
Хотя Иосафата позабавила привязанность девочки к делам фирмы, он был уверен, что спустя какое-то время они наскучат ей, и она займется чем-нибудь другим. Но все получилось не так, как он ожидал. К шестнадцати годам Роза знала историю компании наизусть. Джефферсон не переставал удивляться, как быстро она схватывала тонкости будничной рутинной работы, осваивала сложные графики и схемы. Факты и цифры, наводившие зевоту даже на самых усердных счетоводов, доставляли ей истинное наслаждение.
«Она не смогла бы дать мне понять это яснее». Роза никогда не просила, во всяком случае прямо, разрешения войти в состав «Глобал Энтерпрайсиз». Но ее отношение к фирме, ее преданность интересам компании не оставляли сомнений в ее намерениях. И в день когда ей исполнилось восемнадцать, когда другие девушки были поглощены мыслями о будущем выходе в свет, Роза объявила, что хочет работать полный рабочий день в фирме «Глобал Энтерпрайсиз».
– Я так многому должна научиться, – сказала она тогда. – Я хочу, чтобы ты мной гордился, дедушка.
Иосафат Джефферсон был потрясен. Твердая решимость и собственнический инстинкт Розы говорили сами за себя: конечно, она хочет быть в компании не просто служащей, но активным партнером, членом семьи Джефферсонов, и когда-нибудь в будущем занять его место, возглавить дело.
Вот что за приданое ей нужно, – подумал Иосафат Джефферсон, обращаясь к своим призракам. – Как же мне сказать ей, что я не могу подарить ей то единственное, чего она хочет?
Старик вздрогнул: в дверь неожиданно постучали.
– Прошу прощения, сэр, – произнес слуга. – Мисс Роза готова. Она ждет вас внизу.
Иосафат Джефферсон медленно поднялся с кресла. Немного задержался, надеясь, что призраки подскажут ему в последнюю минуту, как объяснить Розе принятое им решение. Но, выходя из комнаты, он оставил за собой лишь молчание.
* * *Возвращаясь с завтрака, устроенного его друзьями после вчерашней вечеринки, Саймон Толбот проскользнул в Дьюнскрэг незамеченным: ему удалось не столкнуться ни с одним из своих многочисленных родственников. Это принесло ему облегчение: он знал, как родня относится к его будущему браку… С той самой минуты, как было объявлено об их с Розой помолвке, Саймону пришлось выслушать все – от слезливых сожалений до прямых отговоров: «нечего тебе связываться с этими северянами».
Проходя через самую большую из десяти шикарных комнат для гостей, Саймон с удовлетворением отметил, что его чернокожий камердинер Олбани уже упаковал сундуки и чемоданы для свадебного путешествия. Саймон сбросил испачканный вечерний костюм, измазанную губной помадой рубашку, пропахшую дешевыми духами, и попробовал воду в ванне. Он был высоким, крупным, с массивными конечностями, но не страдал от избыточного веса. В тридцать пять лет в его каштановых курчавых волосах начала пробиваться седина, выгодно оттеняя высокий лоб, резко выступающие скулы, энергичную линию подбородка. Даже погрузившись в горячую ванну, Саймон не смог полностью расслабиться. Его черные глаза сомкнулись, но и за покровом век продолжали мчаться вперед мечты, подогревавшие его безудержное честолюбие.
Саймон Толбот был главой разветвленного семейства – целой коллекции братьев, сестер (родных и двоюродных), тетушек и дядюшек. Это сборище южных аристократов когда-то подчинялось железной руке его отца. После его смерти приходящее в упадок семейное дело – торговлю хлопком и табаком – взял в свои руки Саймон. В глубине своей коллективистской души клан не верил, что Гражданская война проиграна, и упрямо отказывался признать наступление новой промышленной эры с ее ожесточенной конкуренцией и бесчеловечными методами ведения бизнеса. Саймон понял тогда, что подобная близорукость скоро превратит семью в пережиток прошлого. У него не было никакого желания разделить ее судьбу.