„Да, так я ему и скажу! — решил Петр в своем горе. — Скажу ему, что по мне лучше б замерзнуть тогда на дороге, нежели быть обреченным на полное одиночество. Что же мне теперь делать? Как дождаться осени? Мне необходимо отсюда уехать. К чему мне оставаться теперь здесь?"
Он вынул из кармана письмо барона и еще раз перечитал слова: „В конце августа приеду за тобой". Теперь был еще только июнь. „О. Господи! Что же мне делать? И посоветоваться даже не с кем". — в отчаянии думал Петр. Он судорожно сжимал в руке письмо инженера. Вдруг он почувствовал непреодолимое желание увидеть его. Ему казалось, что ему стало бы легче, если бы он мог склонить голову на грудь этого человека.
Далее в письме говорилось: ..И сказать тебе не могу, какое благодеяние ты мне оказал в ту минуту, когда я тонул в море страданий; твое присутствие мне тогда напомнило, что у меня на свете остаешься еще ты и что я должен заботиться о тебе". „У меня на свете остаешься еще ты..." Эти слова так глубоко тронули Петра, что он зарыдал. Не были ли они — инженер и он — в одинаковом положении? У обоих нет и никогда не будет никого близкого сердцу: оба они были совсем одиноки на этой земле.
Если бы Петр знал, где находится теперь инженер, он охотнее всего поехал бы к нему. Он стал бы у него слугой и ухаживал бы за ним. как сын. ничего не требуя от него, кроме пищи и одежды. Этим путем он избежал бы необходимости постоянно встречаться с Марьюшкой и Степаном. Но он бы никогда больше не слышал проповедей и свидетельств Степана об Иисусе Христе.
Невыразимая тоска наполнила огорченное сердце Петра. „Господи, прости меня! Я возненавидел сегодня Степана..." — как стон слетели с его губ эти слова.
„Но что поделаешь, если Степан всякого располагает к себе? Дорого пришлось ему, конечно, заплатить за свою любовь к нам; он чуть не умер за то, что привлек нас к Тебе, — уже спокойнее рассуждал Петр. — А не любит ли сам Степан Марьюшку?"
Ему стало припоминаться многое такое, на что он прежде мало обращал внимания.
„Почему Степану и не любить Марьюшки, как люблю ее я? Но будь он на моем месте, имел бы он такие же враждебные чувства, как я? О, Боже, Отец мой! Помоги мне в искушении!"
Петр начал понемному успокаиваться, враждебные чувства отошли, уступив место молитвенному настроению. Молитва его была несвязной, но она достигла небес и была услышана Отцом Небесным.
— Что с тобой? — испугалась Крачинская, когда Петр возвратился домой. — На тебе лица нет; ты весь осунулся и какой-то бледный. Уж не ушибся ли ты вчера при рубке леса?
— Нет. не беспокойся, матушка! У меня только немного болит голова.
Крачинская заварила ему настойку из каких-то целебных трав, и для успокоения матери он ее выпил.
Когда ему стало немного легче, он пошел на работу.
— Послушай. Петруша. — сказал там ему один из плотников. — мне сегодня ночью не спалось, и я пошел побродить по огороду. Так я дошел до сада Хратских. Там на земле лежал кто-то; плача и молясь, он все время повторял: „Не могу ее отдать, Господи, не могу!.." Мне показалось, что это был голос Степана Хратского.
Пораженный этим рассказом, Петр перешел к другому концу балки. Затем под предлогом, что у него притупился топор, убежал в избу.
„Итак, Степан действительно любит ее! И как ему ни тяжело было, он не хотел расстроить моего счастья! И после этого я еще на него негодую... Не один ты оказался таким великодушным и добрым другом: и я не хочу отставать от тебя, Степан!"
„Отчего так грустна сегодня Марьюшка?" — глядя на Марьюшку думал Мишко. Он все хотел спросить ее об этом, но как-то не удавалось. Под вечер все опять пошли на работу, а Марьюшка осталась дома готовить ужин. Она все еще была печальна. Особенно ее удручало то, что она была причиной страданий Петра.
„Но если Спаситель требует, чтобы мы любили всех людей, как Он возлюбил нас, — думала Марьюшка, — то не хочет ли Господь, чтобы я разделила счастье одинокого Петра? Господь поможет мне забыть Степана, если я попрошу Его об этом. Я не могу видеть Петра таким печальным; лучше страдать одной. Когда я его встречу, скажу ему, что передумала и согласна ждать его возвращения. Скажу еще, что Бог поможет мне разлюбить Степана".
Стоя в дверном проеме мельницы, выходившем на шлюз, Марьюшка задумчиво глядела на воду. Тут ей вспомнилась одна словацкая народная песня, в которой супружеская жизнь сравнивалась с тяжелыми мельничными жерновами; но жернова можно отодвинуть в сторону, а от замужества не уйдешь.