Был солнечный зимний день. Природа напоминала невесту в белоснежном наряде, украшенном жемчугом и алмазами. Солнечные лучи ласкали красавицу-природу. Снег блестел и искрился в солнечных лучах. Земля как бы облачилась в ризу невинности и покоя.
В этой сказочной тишине на заснеженном мосту показалась Марьюшка Блашко. Она была нарядно и чисто одета: было воскресенье, и она торопилась на гулянье. Идя через мост, она взглянула на домик Хратских, и вдруг ей стало грустно. Она идет на гулянье, но своего старого товарища Степана там не увидит. Она знала, что никогда больше там с ним не встретится.
„Лучше бы ему умереть, чем так измениться. Кто бы мог подумать, что такой веселый парень превратится всем на посмешище в „мечтателя". Ах, жаль и думать об этом!"
Марьюшка с нескрываемым страданием смотрела на дом Хратских. Что делает теперь Степан? Она слышала, что дома он больше не смеет молиться, все на каждом шагу ставят ему преграды. Слыхала она, что и в церковь он больше не ходит с тех пор, как молодые люди осмеяли его раз, когда он излагал им свое учение.
„Бедный Степан! Как могли подобные глупости запасть ему в голову? Недаром он всегда был столь задумчив. Пожалуй, — продолжала свои размышления Марьюшка, — если бы отец не запретил мне говорить с ним, он меня послушался бы. Я расспросила бы его, как он дошел до таких заблуждений, отвела бы его от них. Дома все так недоброжелательно относятся к нему, он же упорствует и стоит на своем". Как ждала она его все эти годы, как радовалась его возвращению! И вот уже несколько недель он дома, а она еще ни слова не слыхала от него.
Погруженная в раздумья, Марьюшка шла, опустив голову. Дорога вела через лес, нарядно убранный снегом, затем сворачивала к мельнице. Вблизи замерзшего водопада стоял старый развалившийся дом. Раньше здесь была бумажная фабрика, еще и ныне виднелись некоторые полуразрушенные пристройки. Летом стены зарастали хмелем и другими вьющимися растениям, теперь все было занесено снегом и покрыто льдом, блестевшем на солнце, как хрусталь. Летом вокруг развалин струился ручеек. Над ручьем нависла скала, на которой был виден крест — в память совершившегося здесь когда-то события: невинный праведник отдал жизнь за своего виновного брата.
Марьюшка оглянулась по сторонам. Ей стало жутко в этом глухом месте. Рассказывали, что все женщины, колдовавшие в Дубравке (а их было немало), ходили колдовать именно сюда. Вдруг послышался скрип снега и чьи-то шаги. Марьюшка в страхе оглянулась и... увидела Степана. Сердце ее сжалось, и она почувствовала странное смешение грусти и радости. Он шел, освещенный солнцем, наслаждаясь красотой, которая ему открылась через просеку леса.
„Что же я медлю? — думала девушка. — Теперь как раз удобное место и время заговорить с ним. Сам Бог послал мне его навстречу. Подойду к нему и приглашу его на гулянье!"
— Здравствуй, Степан! Что ты тут делаешь? — приветливо обратилась она к Степану.
Погруженный в раздумье, юноша вздрогнул.
— Это ты, Марьюшка? Здравствуй, здравствуй!
Он перепрыгнул через ручей и подал руку подруге детства.
— Пойдем со мной, Степан!
— Куда?
— Куда? Да туда, куда все идут, на гулянье!
— Ты идешь на гулянье, Марьюшка? — грустно спросил он ее.
— Конечно! Пойдем со мной! Я не заставлю тебя плясать, если не хочешь; покажись только там, чтобы люди увидели тебя и убедились, что ты не пустой „мечтатель", и не называли тебя так. Пойдем со мной, Степан!
Она взяла его за руку, глядя ему в глаза ласковым взором, которым в детстве достигала всего от своих трех товарищей, особенно от Степана. Да, перед Степаном стояла „она" — эта дорогая ему с раннего детства подруга, которую он никогда не забывал. И вот теперь „она" говорила ему: „Пойдем вместе, Степан!"
Он побледнел. Ему было странно после стольких недель услышать первые ласковые слова именно из этих уст. Но он покачал головой и твердо произнес:
— Я не пойду туда!
— Но отчего, Степан? Что мы такое сделали, что ты презираешь нас?
— Не думай, Марьюшка, что я вас презираю, — возразил Степан, глядя печально на свою собеседницу.
— Но я так много нагрешил в жизни на этих воскресных гуляньях, что когда увидел всю свою греховность, она, как камень, легла на мое сердце. Я не смел и глаз поднять к небу, но Господь помиловал меня, смыл с меня всю эту нечистоту. Мне ли теперь снова пятнать образ Божий и огорчать Отца Небесного? Нет, никогда!
— Ты полагаешь, что мы этим очень гневим Бога?
— раздраженно спросила его Марьюшка. — Если это действительно грех, отчего же пастор не запрещает нам ходить на гулянья? Он же лучше тебя должен знать Священное Писание. Отчего же на днях, когда я возвращалась с гулянья и встретила пастора, он любезно спросил меня: „Много ли плясали, Марьюшка?" Отец говорит, что в церкви нас учат добру. Для того и существует духовенство, чтобы указывать нам, что нам следует делать, чтобы попасть в Царство Небесное.