Так и научился. Пока плохо выходит. Теперь читаю сам себе, мучаюсь, и мечтаю: вот бы еще разочек маму послушать. Самый последний разочек.
— Поворот, — негромко будит старшина.
По команде солдаты меняют бок. Теснота такая, что иначе не перевернуться. Они жмутся друг к другу в ночи, в яме, под брезентом, под снегом. Лишь бы дожить до утра, лишь бы не сойти с ума, лишь бы не растерять ярость и силы. Еще полночи, а значит — надо поспать, несмотря ни на что, чтоб потом снова идти в бой, прорывать блокаду, помогать тем, кто по ту сторону голода. Он должен выручить своих жену и детей. Он знает — они терпят и ждут, смотрят на Луну, просят поторопиться. Они надеятся на него и тех парней, что дышат ему в затылок.
— Карта, — гавкает хмурая работница магазина. Девушка просыпается от забвения (неужели, наконец, бесконечная очередь подошла?) и протягивает заветную бумажку длинными костлявыми руками. Взамен получает три прозрачных кусочка хлеба. Тут же жадно запихивает свою порцию в рот — единственный за весь день прямоугольник еды, не считая клеевого супа. Она старается не проронить ни крошки, малодушно думая съесть и второй.
— Просыпайся, соня, — шепчут ему в ухо, гладят по голове. Он слышит мамин голос, чувствует ее руки, запах золы в волосах.
— Мама, — в полусне вскрикивает мальчик. А нет — это всего лишь голос сестры, такой похожий на мамин, а руки — всё же другие. Она — не мама! Мальчик жует свой хлеб и горько плачет, потому что обознался, ошибся, размечтался. Мамина порция снова спрятана подальше. Где же ты, мама?
А мама — на другом конце Города. Она лежит неподвижно на мерзлой земле с распахнутыми на Луну глазами. Мама больше не слышит лунное радио, не передает сообщений. Мама мечтала выбраться из Города. Мамина мечта сбылась. Мамы здесь больше нет.
Посвящается всем героям блокадного Ленинграда. Мы думаем о вас, сочувствуем, помним!