Саймон Толбот был также уверен, что постепенно полностью вытеснит жену из «Глобал Энтерпрайсиз». Роза не могла, став матерью, продолжать проводить столько времени в конторе. Саймон был чрезвычайно горд, что у него родился сын. По крайней мере, в этом отношении Роза не разочаровала его. Все остальное в браке с нею он считал абсолютно неудачным вложением средств. Женщина, которую он хотел сформировать в соответствии с желаемым образом, оказалась упрямой и неуправляемой. И все же, полагал он, с этим можно смириться. Свои потребности Саймон регулярно удовлетворял, прибегая к услугам множества юных и доступных леди. Даже если бы Роза что-то и узнала об этом, ее положение не позволило бы ей жаловаться.
За океаном шатались и рушились монархии. Угроза войны нависла над Европой. Промышленная мощь Америки росла тем временем с каждым годом, на глазах Розы. Но, чем больше времени и энергии Роза вкладывала в «Глобал Энтерпрайсиз», тем меньше с ней считались.
Ни Саймон, ни его ближайшее руководство и не думали выслушивать ее мнение, более того, они едва терпели Розу. Ее идеи встречали с вежливым интересом, ее предложения вносились в повестку дня и обсуждались. Но ничто из предложенного не осуществлялось на деле, и никакие знания, приобретенные ею, казалось, не имели значения.
Хуже всего было то, что, как стала замечать Роза, прибыли «Глобал Энтерпрайсиз» пошли на спад. Но когда она предъявила Саймону цифры, он только рассмеялся.
– Конечно, наши инвестиции превысили прибыль, но когда-нибудь, пусть и не скоро, они окупятся. Все, что нам нужно, это не сойти с рельсов, – хохотнул он над собственным каламбуром. – Вот в чем вся суть.
– Суть в том, что в компании застой, Саймон, – сердито ответила Роза. – Я вижу, что вложенные средства приносят один-два процента прибыли вместо шести-семи процентов, которых мы ожидали. Я вижу, что деньги выбрасываются на ветер, потому что мы все еще арендуем тысячи квадратных футов помещений по всей стране.
– Роза…
– Но что меня больше всего возмущает, так это твое убеждение насчет моей некомпетентности в делах компании. Неплохо бы тебе вспомнить, ЧТО у тебя в «Глобал Энтерпрайсиз» – ни одной акции. Через два года срок твоего опекунства истечет и руководить компанией стану я. Если еще будет чем руководить!
– А тебе неплохо бы вспомнить, что ты моя жена и мать моего ребенка! – парировал Саймон. – Я уже давно простился со всякими надеждами относительно твоих супружеских обязанностей. И тебя, кажется, вполне устраивает, что Стивена воспитывают посторонние люди. Вот где, оказывается, твоя ответственность!
– …Кстати, раз уж мы заговорили об ответственности, – продолжал он наступление, – как быть с нашими обязательствами перед обществом? Мы уже несколько месяцев не даем обедов, не бываем в театрах, в опере, в благотворительных фондах, не принимаем участия в политической жизни. Короче говоря, дорогая, из-за тебя страдает доброе имя Толботов.
У Розы подступили слезы к горлу. Она не думала, что Саймон дойдет до таких несправедливых упреков. Она любила своего пятилетнего сына так сильно, как не любила никогда и никого. Она не забыла ужасных обстоятельств его зачатия и горькой обиды, не покидавшей ее во время беременности. Она не испытала чувств, знакомых каждой будущей матери – тепла, затаенной нежности к новой жизни, радости от чуда рождения. Только после появления Стивена на свет она постепенно начала осознавать, как необыкновенно и прекрасно то, что произошло.
«Саймон так не прав! Он не знает, как сильно я люблю Стивена, не знает, на что я пойду, чтобы защитить его!»
Роза возмутилась, что кто-то, и тем более Саймон, осмеливается обвинять ее в безразличии к сыну только потому, что она каждый день ходит на службу. Дома она проводила со Стивеном столько времени, сколько могла, в отличие от Саймона, который уходил рано утром и возвращался, когда Стивен уже давно спал. Он засыпал сына дорогими игрушками, но они не могли восполнить время, которое он должен был уделять Стивену.
Да и время, которое Саймон крал у нее самой! На постоянные раздоры с ним уходило много времени и сил, которые Роза берегла для сына. По непонятной причине Стивен начал играть огромную роль в ее решимости противостоять Саймону. В его жилах текла кровь Джефферсонов, и когда-нибудь он унаследует то, что она создавала.
Слушая мужа, Роза внезапно поняла, что конфликт между ними неизбежен. Она содрогнулась при одной мысли о том, что ее сын будет втянут в бракоразводные баталии и с какими ужасными вещами он столкнется. И хуже всего, что это болезненно скажется на нем, хотя он пока ничего не понимает. Роза спросила себя, стоит ли добиваться у Саймона контроля над компанией, рискуя потерять Стивена?
«Если до этого дойдет, я буду бороться и за него!»
5
Из всех нью-йоркских клубов «Метрополитен» считался наиболее элитарным. Основанный в 1891 году Дж. П. Морганом после того, как одного из его друзей не приняли в члены «Юнион-Клуба», он строго придерживался четырех принципов свободы: права слова против демократии, права почитания аристократии, права удовлетворения желания выпить и права свободы от страха перед женщинами.
Здесь, как ни в каком другом месте, Саймон чувствовал себя как дома. Мебель была удобной, обслуживание было ненавязчивым и учтивым, а винному погребу клуба завидовал весь Нью-Йорк. Но самым удобным было другое: если член клуба предупреждал хозяина, что его «нет», добраться до него уже не мог никто, даже истеричная жена.
– Хелло, Саймон. Извини, что опоздал. Давно меня ждешь?
Пол Миллер был высоким и грузным, с багровым, обветренным лицом фермера, а вовсе не процветающего финансиста и члена правления «Толбот Рейлроудз». Действительно, родичи Миллера, известные еще под фамилией Мюллер, были в свое время фермерами в штате Миннесота. Как и Саймон Толбот, Миллер сколотил небольшое состояние, прежде чем отправиться на Восток и наделать шуму в банковских кругах Нью-Йорка. Как и Саймона, его считали чужаком в восточном высшем обществе. Дружба между обоими коренилась в общей борьбе за признание в Нью-Йорке и в деловых интересах. Они были естественными союзниками.
– Рад тебя видеть, Пол, – сказал Саймон, подавая знак официанту. – Не хочешь снять пробу с этого портвейна? Мне сказали, что пара бутылок вывалилась из фургона по пути в Букингемский дворец.
Миллер осклабился.
– Хочу, и даже за мой счет.
– Не иначе, как у тебя хорошие новости, – заметил Саймон.
Миллер подождал, пока официант, подавший портвейн, отойдет, затем с заговорщическим видом склонился вперед.
– Хорошими они будут, только если в дело вмешаешься ты. Как бы ты отнесся к идее поставить на колени Командора?
Командором был Корнелиус Вандербильт. Саймону это прозвище казалось нарочитым: Вандербильт получил его за то, что когда-то владел империей речных паромов. Но неприязнь Саймона к этому железнодорожному магнату возникла не только из презрения к его тщеславию.
Помимо Пенсильванской железной дороги, Вандербильт построил линии, ведущие к Нью-Хейвену, Гарлему и Гудзону. Этот триумвират брал начало от Большого Центрального Вокзала. Вместе с Гарриманами, владельцами Южно-Тихоокеанской железной дороги, Вандербильт ожесточенно сопротивлялся экспансии «Толбот Рейлроудз» на северо-востоке страны. Саймон вынужден был расходовать миллионы долларов на судебные процессы с ним и на подачки сенаторам и конгрессменам, чтобы склонить их на свою сторону. И не уставал клясться себе, что когда-нибудь заставит Командора заплатить за все.