Он улыбнулся чуть горько и печально. Потом громко вздохнул и неуклюже развалился перед огнем камина, опершись на локоть.
— Это случилось в Новой Зеландии, примерно год назад. Я решил, что мне надо раз и навсегда выбросить тебя из своей жизни. Я убедил себя, будто люблю Карлу.
Он нахмурился, словно это воспоминание причиняло ему боль.
— Понятно, — коротко откликнулась Линдсей.
Господи, почему это ненужное ей признание, слова мужчины, которого она не любила, заставляют ее страдать?
— Однажды мы поехали на вечеринку. Я выпил немного больше обычного и рассказал Карле о зеленоглазой, рыжеволосой девушке-архитекторе, которую оставил в Бостоне. Она с пониманием отнеслась к моему признанию, сказала, что если я не вернусь к тебе, то буду таким дураком, каких она еще не встречала. На следующее утро она улетела в Гонконг.
Они помолчали. Линдсей вдруг почему-то стала расправлять узкие, гофрированные складки на подоле ее дымчато-серого вечернего платья.
— Может, изменишь свои планы на завтра?
Райан склонил голову набок.
Она покачала головой и отставила стакан.
— Завтрашний день и большую часть воскресенья я проведу с Анжелой Боровейк.
— Господи, ты никак не угомонишься.
— Помнишь, ты же сам учил меня: бизнес прежде всего.
— У тебя есть одна очень плохая привычка, любовь моя, — в самое неподходящее время напоминать о том, чему я учил тебя. — Он ласково улыбнулся, сверкнув на нее синими влекущими глазами. — В холодильнике есть мясо и бутылка импортного шампанского. Давай проведем у меня уик-энд, обнаженные…
— Господи, Райан, ты неисправим!
— Опьянен, — проворковал он, ловко поднимаясь на ноги.
Он устроился рядом с Линдсей, положив руку на спинку дивана, и нежно дотронулся пальцами до ее обнаженного плеча, лаская шелковистую кожу.
— Чем дольше ты со мной, тем больше я хочу тебя.
Линдсей улыбнулась, подобрала под себя ногу и повернулась к нему лицом, положив ладонь на спинку дивана рядом с рукой Райана. Она расправила воротник его рубашки, ее рука безотчетно скользнула на плечо и пальцами дотронулась до мочки уха.
— В среду ты мог бы гордиться мной, я целый день провела в инвалидной коляске Анжелы.
Райан поднял бровь.
— Ты даже не представляешь себе, как меняется самый обычный дом, если человек прикован к инвалидной коляске. Все раздражает — дверные ручки, выключатели, подоконники. Коридоры кажутся слишком узкими, комнаты слишком маленькими, двери открываются не в ту сторону. Разные удобства и полки в туалете чересчур высоки, шпингалеты на окнах… — Она вдруг поняла, что Райан наблюдает за ней; на его лице запечатлелись радость, нежность и снисходительная гордость. Она покраснела и смущенно рассмеялась. — Извини, я несколько увлеклась.
— Ты неуемная женщина, Линдсей Форрест, — мягко проговорил Райан; он ласково убрал руку с плеча любимой и обхватил ее голову сзади. — Марг говорила мне о серии статей, которые ты пишешь для журнала «Проблемы архитектуры», они посвящены проектированию жилищ для умственно или физически больных людей.
— Это была идея Анжелы, хотя, честно говоря, работа очень увлекла меня, ты знаешь…
Райан приложил палец к ее губам, глаза Линдсей горели в тусклом свете.
— Девочка моя, я привел тебя сегодня вечером не для того, чтобы говорить об архитектуре, хотя сей достойный предмет столь же дорог моему сердцу, как и ты.
— Так для чего же, — срывающимся голосом проговорила Линдсей, глядя на него сквозь завесу ресниц, — для чего же ты привел меня?
Райан слегка пробежал ладонями вниз-вверх по ее рукам, и это прикосновение его грубоватой кожи оказалось божественно волнующим. Он скользнул пальцами под тонкие бретельки платья и медленно спустил их с плеч Линдсей.
— Бывают мгновения, когда действия важнее слов.
Он проследил, как платье сползает с нее. Оно задержалось на бедрах; Линдсей стояла обнаженная по пояс, озаренная огнем камина и светом глаз Райана.
Она наблюдала за ним из-под полуопущенных ресниц, откинув назад голову. Он положил широкие ладони чуть выше талии и принялся гладить большими пальцами ложбинки под грудями, приподнимая соблазнительные округлости. Потом опустил темноволосую голову и взял в рот ее розовый сосок.
— О Райан, — раздался прерывистый шепот. Сладостная чувственная игра его языка обдала Линдсей и жаром, и ледяным холодом; она судорожно вцепилась пальцами в его волосы, когда он потянулся жадным ртом к другой груди. Он стал кружить влажным кончиком языка вокруг затвердевшего соска. Я не думаю… что мне следует остаться. — Линдсей прижала к себе его губы, спина ее выгнулась, охваченная божественной слабостью.
— Останься. — Он прошелся нежными быстрыми поцелуями по ее груди, напрягшейся шее, подбородку. — Завтра я должен уехать в Нью-Йорк, но я хочу, чтобы ты подождала меня здесь, я скоро вернусь. Мы будем любить друг друга, и пить шампанское, и снова любить…
— Райан! — Линдсей сдавленно рассмеялась. — Я сказала, что ты ненасытен? Нет, ты скорее одержим!
— Околдован, — пробормотал он у ее щеки. — Не знаю, как я выдержал эти три года без тебя, Лин…
Она взъерошила волосы Райана, поцеловала его в ухо, в мягкую ямку под ним. Его шершавая щека чуть царапала кожу Линдсей, от него пахло луговой травой, шампунем и мужским одеколоном, который она так любила.
— Мне не стоит оставаться, — прошептала она, целуя Райана в подбородок.
— Останься. — Он требовательно целовал Линдсей, пил ее, дразнил губами, водил языком по верхней губе, пока она не открыла рот и осторожно не нашла сама его язык. — Я хочу засыпать, держа тебя в объятьях, я хочу просыпаться вместе с тобой. Я хочу любить тебя всю ночь, как бывало…
— Это время ушло, — пробормотала Линдсей, целуя его в щеку, в уголок рта. — Райан, у нас не может быть все по-прежнему, ты же знаешь. Я больше не люблю тебя…
— Ну и пусть, — прошептал Райан. Он провел руками по ее пояснице, оттянул пальцами поясок колготок. — Останься со мной на ночь, Лин. Сделай для меня хотя бы это.
Линдсей знала, что Райан не удовлетворится одной ночью или двумя уик-эндами. Он все еще надеялся, что сумеет снова заставить ее полюбить себя, что с помощью страстной любви и терпения вновь разожжет потухший костер их былых отношений. Однако не стоило бросать ему нить надежды на любовь, от которой остались одни воспоминания.
Райан положил ее на подушки. Она знала, что стоит сказать хоть слово, и он отпустит ее, как прежде.
Райан чуть сжал ее бедра. Это было испытующее приглашение, молчаливая мольба, которая не нуждалась ни в каких объяснениях. Линдсей молча закрыла его лицо ладонями, очертив большим пальцем линию рта. Потом спокойно, почти незаметно шевельнула бедрами.
Он стянул с нее шелестящий шелк и колготки. Отбросил одежду в сторону, вскочил на ноги и поднял на руки Линдсей так легко, словно она была ребенком. Она уткнулась лицом ему в шею, и он отнес ее в спальню, с удивлением обнаружив, что Линдсей с радостью готова принять его в свою жизнь. Словно все это время она держала для него незанятой какую-то нишу в своем сердце, а теперь он вернулся и спокойно завладел снова сокровищем, которое всегда и так принадлежало ему.
Все вокруг смешалось для Линдсей — и добро, и зло. Она согласилась принадлежать ему не только одну эту ночь, но и все последующие. Она дала согласие на то полное совершенства чувство, которое существовало между ними. Если Райан хотел назвать это любовью — ну так что ж? Что плохого в этом безобидном слове?
Два дня спустя Линдсей разбудил пронзительный звонок телефона. Еще не очнувшись ото сна, она нащупала трубку и искоса взглянула на часы. Кто это, черт побери, может беспокоить ее в столь безмятежное воскресное утро?
— Линдсей, — раздался в трубке уверенный, деловой мужской голос, — это Карл Данверз.
— Карл? — Линдсей села, мгновенно проснувшись. Карл Данверз был ее адвокатом, и только вселенская катастрофа могла оторвать его в воскресное утро от игры в гольф.