После четырех лет абсолютной власти Мара чувствовала, что стремительно теряет позиции. Это рождало у нее чувство потерянности и страха. И чем больше она пыталась демонстрировать жесткую позицию, тем больше чувствовала, что прежнего контроля над компанией у нее уже нет.
Она никогда не встречалась с Натаниэлем по дороге на работу. Видимо, он всегда опаздывал, лишь изредка приходя около девяти. Но каждый вечер он следовал за ней до дома и пытался обсуждать с ней, что происходит на фабрике. Она лишь отвечала: «Делайте что хотите. Вы ведь все равно так и поступите».
Натаниэль же всякий раз смотрел, как она входила в свою комнату и захлопывала дверь перед его носом, обрывая его на полуслове. Он расстроенно вздыхал. Натаниэлю хотелось работать совместно. Безусловно, он знал, что она, Мара, была насторожена и боялась всяких изменений. Однако Чейз надеялся найти пути к ней.
Затем Чейз шел в свою комнату и играл на скрипке. Он искал решение, которое позволило бы прекратить этот конфликт, а музыка позволяла ему расслабиться. Однажды, отложив скрипку, он понял, что есть решение. И он надеялся, что оно единственно правильное.
На следующий день, ближе к вечеру, когда фабрика опустела и затихла, Натаниэль подошел к кабинету миссис Эллиот. Постучав в дверь, он открыл ее.
– Я могу войти? Хочу поговорить с вами.
Мара отложила карандаш.
– О чем?
Чейз вошел в кабинет и прикрыл дверь. Мара отметила какой-то плоский пакет в его руке.
– Что это?
Натаниэль прислонился к двери и, не говоря ни слова, долгое время смотрел на нее.
– Это подарок для вас, – наконец сказал он и подошел к столу, положив пакет перед ней.
Мара изучала пакет, обернутый бумагой и перевязанный лентой.
– Для меня?
Чейз устроился в кресле напротив нее.
– Для вас.
Миссис Эллиот подозрительно нахмурилась, соображая, что бы это могло быть. Память подсказывала ей образы Джеймса, дарящего ей фривольные шелка, которые она никогда не носила, и духи, которые она терпеть не могла. Ее муж надеялся, что эти подарки могли волшебным образом смыть боль, рожденную годами пренебрежительного отношения, и вернуть в семью то тепло и комфорт, о которых уже можно было лишь мечтать. Натаниэль уговаривал ее принять подарок, а она закрыла глаза, чтобы ничего не видеть.
Когда Мара открыла глаза, Натаниэль по-прежнему смотрел на нее.
– Зачем? – спросила она затравленно. – Зачем вы делаете мне подарки?
Чейз пожал плечами.
– Это рождественский подарок.
– Сейчас июль, – заметила Мара. Чейз заулыбался.
– Хорошо, по крайней мере на этот раз я не опоздаю.
Мара пыталась сопротивляться его улыбке. Кусая губу, чтобы сдержать себя, она оттолкнула пакет.
– Я не думаю, что это правильно.
Его улыбка стала еще шире. Он наклонился вперед, пододвигая пакет обратно.
– Возможно, и неправильно, зато практично.
Сгорая от любопытства, Мара протянула руку и провела перчаткой по гладкой бумаге.
– Откройте, – мягко настаивал Чейз.
Она еще колебалась, но любопытство взяло верх. Развязав узелок, Мара скатала ленту и аккуратно отложила в сторону. Затем она начала осторожно, чтобы не порвать бумагу, разворачивать пакет.
– Что же вы медлите? – сказал Натаниэль. – Просто порвите и откройте.
– Но бумагу можно использовать снова.
Натаниэль накрыл руку Мары своей ладонью, отчего она остановилась и удивленно посмотрела на него.
– Мара, знаете ли вы, что открывать подарок уже удовольствие? Не лишайте себя этого удовольствия.
Затем Чейз откинулся на спинку кресла, а Мара, секунду поколебавшись, начала разрывать бумагу. Она не могла не признать, что так получается более захватывающе. Наконец она откинула в сторону обертку.
– Что-то интересное? – спросила она, открывая коробку.
– Весьма, – ответил он.
Заглянув в коробку, Мара в замешательстве нахмурилась. Она вытащила странную прямоугольную рамку из черного дерева, украшенного позолотой. На перекладинах были надеты изящные нефритовые бусинки.
– Что это?
– Это счеты. Думаю, они помогут вам в работе.
– Я слышала об этом, – произнесла Мара, перемещая пальцем бусинки и слушая, как они щелкают. – Но я не знаю, как ими пользоваться.
– Я научу вас. Как только вы поймете, как пользоваться счетами, ваша работа существенно облегчится.
Мара провела пальчиком по золоченой отделке.
– Это очень любезно с вашей стороны, – пробормотала она. – Но подарок слишком дорогой. Я не могу принять его.
– Мара, эти счеты я хранил много лет, и у меня никогда не было необходимости пользоваться ими. Вы же знаете, что я не очень силен в бухгалтерском деле. Если это облегчит вашу работу, так пусть лучше они будут у вас.
Мара посмотрела на Чейза вновь и поняла, что не в силах отказаться.
– Хорошо, приму, если вы настаиваете. Спасибо. – Она уложила счеты в коробку. – Но если мы так рано празднуем Рождество, у меня должен быть подарок для вас.
– Уверен, он найдется.
Его стремительный ответ заставил Мару озадаченно замолчать. Внимательно посмотрев на него снизу вверх, она спросила:
– Какой?
– Все, что я хочу, – это чтобы вы были добры ко мне.
Мара замерла с коробкой в руках. «Быть доброй по отношению к нему?!» Холодная волна ненависти прошла через все ее существо. Она отпихнула коробку, словно там сидела жаба.
– Из всех низких и постыдных мыслей, – сказала она, вставая с кресла, – это, должно быть, самое низкое. Если вы думаете, что можно вот так, даря подарки, извлекать из этого выгоду, то…
– То что? – Какое-то мгновение Чейз смотрел на нее, не понимая, чем вызваны ее сердитые слова. А когда понял, то почувствовал, как волна гнева поднимается в нем.
– О чем вы подумали?
С треском надев крышку на коробку, Мара схватила портфель.
– Ни о чем. Вы непростительный хам.
Поняв, что Мара направляется к выходу, Чейз вскочил и пошел за ней, а когда она резко распахнула дверь, вернул ее обратно, захлопнув дверь. Затем всем своим весом задвинул щеколду замка. Открыть его у Мары уже не получилось.
Оказавшись волей обстоятельств в таком положении, она резко развернулась и горделиво подняла подбородок.
– Позвольте мне выйти.
Чейз обхватил ее вокруг талии и легко, словно это был всего лишь букет цветов, сделал с ней три шага, бесцеремонно усадив ее на стол.
– Слушайте меня, миссис Эллиот. Слушайте внимательно, потому что это может быть последний раз, когда я говорю с вами. – Натаниэль судорожно вздохнул, ненавидя ее за то, что она заставила его выйти из себя. – Когда я говорю «доброе отношение», я имею в виду всего лишь доброту в ее банальном смысле. Быть вежливой, вести себя прилично и, наконец, быть просто справедливой. Все!
– О… – Она смотрела на него, и постепенно острые черты на ее лице стали смягчаться. – Я и не думала…
– Естественно, что вы не думали, – процедил Чейз сквозь сжатые зубы. – Вы вообще смотрите на мир ожесточенными глазами, никому не доверяете, раскидываетесь обвинениями и предпочитаете верить худшему, что в нас есть.
Упершись рукой в стол около ее бедра, другой рукой он достал коробку, стоявшую у нее за спиной. Чейз наклонился так близко, что его бедра уперлись в колени Мары. Взяв счесы, он выпрямился, удерживая подарок перед собой.
– Я дарю вам счеты по двум простым причинам. Во-первых, хочу, чтобы вы поняли, что я пытаюсь наладить наши партнерские отношения. Надеюсь на ваши встречные усилия. Во-вторых, хочу облегчить вашу работу.
Мара опустила взгляд, боясь посмотреть Чейзу в глаза.