Молнии прочерчивали небо. Гром гремел с такой силой, будто гроза разразилась в кабине самолета. Ему вторил гул океана. Валы набегали на берег, вздымая фонтаны брызг. Океан словно хотел вырваться из берегов, клокотал, бурлил в неистовой, слепой ярости. Самолет начало подбрасывать, как бумажную игрушку.
В минуты такой опасности мозг работает особенно четко. Решение созрело мгновенно: океан бушует — идем в океан! Посадка на сушу — верная гибель, продолжать же полет невозможно. Закрыты иллюминаторы — кроме одного, для обзора, убраны крылья.
Бескрылый самолет, превратившийся в торпеду, стремительно падает вниз и врезается в воду — как раз перед набегающей новой волной. Вода заполняет открытые цистерны, балласт топит машину, не давая ей вынырнуть вверх. Закрыт последний иллюминатор, в каюте подводной лодки зажглись лампы, и на приборной панели указатель глубины показывает: погружаемся… погружаемся… стоп! Мы — глубоко под водой.
Все произошло так быстро, что лишь сейчас, очутившись под толщей воды, мы пережили — с опозданием — переход с высоты в глубину.
Трудно поверить, что где-то вверху кипят вода и огонь, что океан в бешенстве кидает горы воды. Не ощущается даже движение, хотя машина и продолжает идти на малой скорости. Наш самолет, конечно, не батистат, в котором можно опуститься на несколько километров. Но прочные стенки позволяют все же побывать в «стратосфере» моря. И этим надо воспользоваться в полной мере.
Приборы за бортом автоматически забирают пробы воды, измеряют ее температуру, плотность, соленость. Лежа в дрейфе, мы узнаем быстроту течений. Кстати, если бы барон Мюнхаузен очутился в венерианском океане, он единственный раз мог бы доказать свою правоту. Рассказывали, что как-то ему встретилась в море горячая вода. Вооружившись ложкой, предприимчивый враль зачерпывал уху прямо из лодки. Здесь он, пожалуй, был бы недалек от истины… если бы на Венере водились рыбы, раки, черепахи — словом, что-нибудь съедобное и живущее в воде. В океане, даже на глубине, действительно очень тепло!
Наконец открываем иллюминатор и включаем прожектор.
В океанах Земли перед окном батисферы проплывают, возникая, как привидения, удивительные существа. Вот промелькнула стайка каких-то странных бледнооветящихся рыб. Они словно пронизаны рентгеновыми лучами, и можно различить, что творится у них внутри. Появилась необычайная, поразительно красивая рыба — у нее несколько разноцветных огоньков-фонарей над головой. Еще одно морское чудо — у него созвездие глаз-огоньков раскидано по телу. И всюду во мраке мелькают, вспыхивают и гаснут искорки, огни всех цветов — сказочная иллюминация нептунова царства. Внезапно за окном взрывается, рассыпаясь огнями, как фейерверк, неведомый обитатель глубины, столкнувшийся с батисферой…
Ни один даже самый слабенький лучик света не виден в кромешной, ни с чем не сравнимой подводной черноте Венеры. Можно пройти десятки, сотни тысяч километров под водой, опуститься в глубочайшие впадины океанского дна — и не встретить никого. Эхолот показал: дно в девяти километрах от нас. Девять километров, огромная страна сплошного мрака, безмолвия — пустыня воды.
Наш невольный дрейф продолжался довольно долго. Никаких впечатлений — время, кажется, остановилось, и только стрелки часов убеждают, что оно идет как ни в чем не бывало. Пора проверить, что делается наверху. Это поручается телеглазу — маленькой передающей камере в стальной коробке, которую мы заставим всплыть на привязи и посмотреть, утихла ли буря. На экране телевизора — сравнительно спокойная гладь океана, притихшее может перед новой яростной вспышкой небо. Можно всплывать.
…И среди волн вдруг вскипает бурун. Из воды, словно неведомое чудовище, показывается наш подводный корабль. Как кит, он с шумом выпускает водяные струи, лениво покачиваясь на волнах. Приоткрывает глаза, отливающие стеклянным блеском. Поблизости плавает крошечный «китовый детеныш», но его почти не видно на поверхности воды. Только нет-нет да сверкнет он, показавшись на гребне волны.
Дальше же «кит» ведет себя совершенно не так, как его собратья. Он подзывает «детеныша» и прячет его. Он высовывает нос из воды, встав во весь рост. Он расправляет крылья — не как кит, а как жук — и, вспенивая воду, подпрыгивает над нею, уходит ввысь. Напрасно ударяясь о скалы, вздымаются волны, будто желая догнать рыбу-птицу: она уже далеко.
Первое впечатление, говорят, бывает самым сильным. Так утверждали астронавты, впервые вступившие на Луну, то же испытали люди на Марсе. Венера не стала исключением. Прогулка в страну вулканов, спуск в подводный мир, полет над материком — яркое воспоминание о планете-загадке. Потому так много рассказано об этом в наших очерках. А после них пошли другие, более краткие записи, как и полагается в путевом журнале.
Океан оказался насыщенным множеством веществ. То же и на Земле — тысячи кубометров золота, например, можно было бы извлечь из морской воды. Здесь его еще больше: хватило бы на целый золотой астероид весьма приличных размеров! Чего только нет в толще океанских вод: в них представлена едва ли ие вся периодическая система…
Нет лишь одного — белка, живой клетки. Она еще не появилась. Слишком молода планета, не все готово на ней к появлению жизни. Но жизнь наступит. Пусть через множество веков, но появится первая ступенька лестницы, ведущей от примитивных к сложно устроенным живым организмам, от клеток — к колониям клеток, от простейших форм — к высшим. В теплой океанской воде зародится сгусток вещества, которое уже нельзя будет именовать веществом, — это уже существо, уже не мертвое, а живое.
Пройдет еще множество веков. Постареет Земля, постареет и Венера. Жизнь, зародившись в первобытном океане, выйдет на берега, она завоюет сушу и, все усложняясь, будет расцветать, пока не появится «высший цвет материи» — мыслящее существо. Так должно было бы быть, но кто знает, как пойдут события, если молодая планета перестанет быть одинокой и ее освоят соседи — умудренные опытом, знаниями, вооруженные техникой? На этот вопрос ответит будущее.
Наш портативный гидростат брал пробы с разных глубин, до пятнадцатикилометровой включительно. Наш эхолот обшарил немало участков океанского дна. Постепенно рисуются контуры подводных хребтов и долин, впадин и выступов — словом, рельеф каменной чаши, где находится океан. Возникает океанология Венеры.
…У океана здесь есть родственники — глубоководные моря и озера. Мы побывали на одном из озер.
В памяти всплывают картины Земли: еще один поворот дороги в горах после бесчисленных петель — и появляется темно-синяя гладь. Она, как драгоценный камень, в оправе из зелени, обступившей все горные склоны вокруг. Деревья подступают к самой воде. Солнечные лучи пронизывают чащу, рассыпают блики, плетут затейливую вязь из света и тени… Но вот набегает тучка, хмурится небо, и в тот же миг мрачнеет озеро, темнеет вода, подергивается рябью, словно зябко ежится от налетевшего ветерка. И снова улыбается Солнце, снова светлеет все вокруг.
Даже огромное озеро-море — Байкал — не сравнится с озерами Венеры. Глубокие — как настоящие моря, вечно суровые, никогда не видящие Солнца, никогда не дававшие приюта жизни, изрытые волнами и бешеные в непогоду, лежащие в котловинах с обрывами невероятной крутизны — таковы эти водоемы, совсем под стать величайшему из них, океану.
Горы здесь — великаны, каких на Земле не встретишь. Неприступные скалы в беспорядке громоздятся друг над другом. Из-за вездесущей пыли мы не могли разглядеть их вершин.
Мы увидели, наконец, и венерианские реки, вытекающие из горных озер и бегущие затем по равнинам. Среди голых скал мчатся сквозь горные дебри бурные потоки мутно-желтых вод. Представьте себе несколько соединенных в единую лавину крупнейших водопадов мира, водяную завесу в сотни метров, усильте в тысячу раз сильнейший шум многих таких лестниц из воды на Земле — и перед вами будет подобие того, что мы встретили на Венере.