Я больше не мог отвести зачарованного взгляда. Её хрупкий стан и точеные формы притягивали, она выделялась среди вычурной помпезности всей обстановки простой изящностью. Она казалось очаровательно нежной и хрупкой, но буйный и своенравный характер был виден в каждой детали, решительность играла в её прямых формах. Я влюбился в неё с первого взгляда, я ждал её всю жизнь, она нужна была мне, как воздух. Рапира, одиноко висевшая на вычурно-белоснежной стене. Сомнений даже не возникало, что она идеально ляжет в пустующие ножны мушкетерского костюма. Её место в сражениях, её красота предназначена для битв, для смелых поступков и путешествий. Она не должна ржаветь на стене этого места, и я должен спасти её!
В голове уже мелькали картинки, как посреди сражения я, звеня сталью, вынимаю рапиру из ножен. Как расхаживаю по Бразилии в голубом плаще, едва прикрывающий резной эфес. Как в пылу очередного бегства она бьется о мои голени. У кого еще, среди этих унылых, угрюмых городских жителей есть своя рапира? Я так и замер посреди лестница, завороженный её прекрасным видом. И так бы и простоял, если бы Насель, заметив моё отсутствие, не вернулся и не поволок по ступеням.
-Подожди! - закричал я, упираясь. - Мне нужна рапира!
Насель остановился и посмотрел на стену.
-Эта что ли?
Я кивнул. Боевая единица на секунду задумалась, а потом потянулась к цепочке, на которой висело оружие. Но тут сзади кто-то театрально кашлянул. Мы обернулись и увидели, как Ларри за спиной незнакомки показывает нам кулак.
-Потом заберём, - сказал Насель, подталкивая меня вперед.
Незнакомка завела нас в ещё один огромный зал, утопающий в золотых красках. Появление новых лиц не осталось незамеченным, и вновь прибывший квартет окружили, как я догадался, подруги нашей нимфы. Обступив нас со всех сторон, они бросали любопытные взгляды то на одного, то на другого, а с их, намазанных чем-то ярким, губ слетали тысячи вопросов.
-Как вас зовут? Откуда вы? - наперебой галдели девушки. И самый главный вопрос, который их почему-то волновал больше всего: - Вы иностранцы?
Насель на чистейшем, как ему казалось, английском произнес:
-Yes. Ich bin birdmen. Flocken fallen...nider.
Девушки заворожённо захлопали ресницами. Но незнакомке не стоялось на месте. Она нетерпеливо потянула Ларри за рукав, увлекая его и своих подруг вглубь зала. Командир этому не сильно противился и на прощание он помахал нам рукой. В ответ у Населя только дёрнулся глаз. Я осматривал зал, выискивая укромное местечко, где можно было бы скоротать время. Такое место не находилось, и я уже повернулся, чтобы сообщить об этом другу. Но и он рядом уже не находился.
-Ну, замечательно! - в сердцах воскликнул я. -И что мне теперь делать?
Но внезапно, словно бы ответ на мой вопрос, до меня донёсся прекрасный аромат. Я обернулся в поисках его источника и обомлел, уставившись на занимавший большую часть зала стол. Возможно, скатерть на нём была белой, но её не было видно из-за тарелок, блюд, подносов, салатниц, супниц и пиалок, которыми она была заставлена. Чувство потерянности отступило, и я решил, что пора наслаждаться вечером.
Из неопознанного источника лилась музыка решительно приятнее, чем современный джаз. Люди вокруг кружились в танце, сбивались в группки и о чем-то оживленно беседовали, периодически хватая с подносов, которые носили по всему залу официанты, бокалы с чем-то светлым и пузырящимся. Я ни на секунду не отходил от стола, придирчиво дегустируя предложенную еду, и мог с уверенностью сказать, что чувствовал себя счастливым. Единственное, что меня беспокоило, так это отсутствие наших походных мешков. По настоянию Ларри, мы запрятали их в ближайшем сквере. Теперь всё, что в скором времени должно было стать нашим продовольственным запасом в дорогу, мне приходилось засовывать в карманы, а это было неудобно. Я застыл с пирожком в руке, не зная, куда его положить, как вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Я обернулся, и в меня тут же впились тёмные глаза, полные тоски и печали. Они смотрели с невообразимой грустью, казалось, будто бы густая ночь высосала всю радость из этого взгляда. Он пронизывал насквозь, задевая в душе что-то живое и трепетное, взывал стать добрее и благороднее, молил помогать близким. И принадлежал он маленькой дрожащей собачке. Она сидела на руках какой-то женщины и с грустью смотрела на пирожок в моей руке. Я тоже обратил на него внимание. Действительно, с пирожком надо было что-то делать. В карман он не помещался, и я откусил от него большой кусок. Собачка нервно сглотнула и быстро облизнулась, будто на что-то мне намекая. Намеков я никогда не понимал и не любил, поэтому поспешил отвернуться от печальных глаз. И тут же уткнулся носом в чью-то грудь.