Энни пыталась воскресить в памяти первое яркое впечатление, но в голову не приходило ничего конкретного. Ее детские годы, проведенные с семейством Галлахеров, были наполнены счастьем, вопреки тому, что шла война. Энни вспомнила, как в тот день, когда Дот разбила чашку о стену, вдруг все изменилось. Чашка, по сути, и явилась катализатором. После этого происшествия все уже было не так, как прежде.
Тетушка Дот по-прежнему жила в Бутле в том же доме — маленьком строении с террасой, на вид ничем не отличавшемся от дома на Орландо-стрит, в котором семья Харрисонов проживала вот уже более десяти лет, только внутри все было по-другому. У Галлахеров было множество декоративных украшений и картин, пахло выпечкой, отчего дом казался теплым и уютным, а в камине тлели угольки. В 1945 году Дот повесила большущий портрет мистера Эттли, нового премьер-министра, прямо над каминной полкой и никогда не гасила маленькую свечку, стоящую рядом, словно на полотне был изображен лик святого.
Когда Энни с семьей жила там, дом был так заставлен мебелью, что передвигаться по нему можно было с большим трудом. Это объяснялось тем, что вещи из гостиной были вынесены в другие комнаты, дабы освободить место для кровати, на которой спали ее мать и отец. Энни же с сестрой спали наверху вместе с тетушкой Дот. А потом, когда война закончилась и дядюшка Берт вернулся домой, он по какой-то причине, которую Энни совершенно не понимала, захотел вдруг спать со своей женой. Девочка не скрывала негодования, когда в магазине подержанных вещей для нее и ее сестры приобрели еще одну кровать и поставили ее в кладовой. А это означало, что канапе из гостиной должно было совершенно необоснованно разместиться вдоль той же стены, и им приходилось теперь перелезать через кресло, чтобы забраться, а потом и выбраться из кровати, которая в любом случае была слишком миниатюрной даже для двух маленьких девчушек.
И все же Энни любила этот тесный, переполненный народом дом, хотя ее ужасно раздражало то, что приходилось выстаивать в очереди, чтобы попасть в уборную, расположенную в конце двора, или же есть за одним столом с тремя растущими и вечно голодными мальчишками. Парни были старше Энни, они родились еще до войны, и она считала, что Дот поступила разумно, не решившись завести еще детей в отсутствие Берта, поскольку и эти трое были настоящей проблемой. Правда, Мари была не намного лучше. Несмотря на то что ей исполнилось всего три года, она была такой же озорной, «как целая стая обезьян», как говорила о ней Дот.
— Даже не знаю, что бы я делала без тебя, Энни, — частенько повторяла тетушка. — Возможно, ты единственный человек, который знает, как нужно себя вести. Кто бы мог подумать, что тебе только четыре года.
Энни помогала застилать кровати и вытирать тарелки. А ее любимым занятием было смахивать пыль с декоративных украшений, стоящих в серванте: всевозможных сувениров, привезенных из Блэкпула, Рила и Моркамбе, тех самых мест, куда Дот с Бертом ездили в начале своих отношений.
— Бедная кроха, — иногда говорила Дот, ероша копну медно-красных вьющихся волос, украшавших головку Энни. — Что же с тобой будет, а?
Энни не понимала, что имеет в виду ее тетя. Она совершенно не чувствовала себя несчастной, напротив, ей было очень уютно в этом несколько неорганизованном доме, в котором, насколько она знала, семья Харрисонов должна была остаться навсегда. В сентябре девочка должна была приступить к занятиям в школе, в той самой, куда ходили мальчишки, и жизнь стала бы еще лучше. Энни всем сердцем любила тетушку Дот и дядюшку Берта, великодушно простив его за то, что он когда-то выжил ее из кровати. Этот высокий мужчина с рыжеватыми волосами, венчающими, словно ореол, его голову, красными щеками и кустистыми усами чем-то напоминал ей плюшевого мишку. В день зарплаты он обязательно покупал детям небольшие подарки: конфеты, книжки-раскраски или же мелки. Берт был машинистом, работал посменно, и ребятишки должны были вести себя тихо, когда он, возвращаясь с ночного дежурства, ложился спать.
Но постепенно тетушка Дот, которая часто смеялась и всегда пребывала в хорошем настроении, стала вдруг очень раздражительной. Возможно, причина была в том, что она начала полнеть, думала Энни, замечая, как тетушкин живот становится все больше и больше. Дот кричала на мальчишек и приказывала Энни и Мари убираться к чертовой матери с дороги. Если же кто-нибудь, кому доставалось от нее, в конце концов сильно огорчался, тетушка тотчас же демонстрировала раскаяние, пытаясь загладить свою вину. Однажды, увидев, как плачет Мари, тетушка тоже разрыдалась.