— Я не ожидала, что вы сегодня придете. Энни, Мари, поднимайтесь. Позвольте отцу Мэлони сесть в кресло.
Дот закрыла дверь в кухню и позвала мальчишек. Они спустились вниз и с кротким видом встали у стены, спрятав руки за спину. Тетушка Дот немедленно провела беглый осмотр сорванцов, поправив им воротнички и пригладив взъерошенные рыжие волосы. Отец Мэлони окинул их мимолетным взглядом, и, как только он повернулся к ним спиной, Майк скорчил гримасу, а Мари едва сдержалась, чтобы не засмеяться.
— Кто там пришел? — резким голосом спросил дядюшка Берт.
— Это отец Мэлони, папа, — закричал в ответ Томми.
Дядюшка Берт пробормотал что-то невразумительное, после чего послышался скрип кровати.
Священник оставался у них недолго. Он спросил детишек, хорошо ли они себя ведут, и те заверили его в этом, стараясь говорить как можно убедительнее. Когда отец Мэлони повернулся к Дот, Майк высунул язык, и Энни едва не прыснула от смеха. Майка она любила больше всех. У него были самые рыжие волосы и в два раза больше веснушек, чем у братьев, а в зеленых глазах плясали озорные огоньки.
— Как твои дела, Дороти? — серьезно спросил отец Мэлони.
— Я в полном порядке, отче, — ответила Дот, напряженно улыбнувшись и бросив уничтожающий взгляд на Майка, который продолжал стоять с высунутым языком.
— У тебя усталый вид, детка. — Священник нахмурился при виде целой кипы выглаженного белья. — В воскресенье нужно отдыхать, особенно в твоем положении.
— Это трудновато, отче, вы же понимаете…
Однако отцу Мэлони это было неинтересно. Он торопливо благословил их и ушел. Энни и Мари сразу же вернулись в кресло.
Не успела закрыться входная дверь, как появился дядюшка Берт, полностью одетый. Он даже умудрился завязать галстук, хотя узел был перекошен.
— Ты опоздал, папа. Он уже ушел, — сказал Майк.
— Вот черт! — выругался дядюшка Берт и, тяжело ступая по лестнице, пошел обратно.
Снова послышался скрип кровати. Должно быть, он рухнул на постель не раздеваясь.
Дот стала отдирать свою сережку от пола, как вдруг Алан произнес:
— А что это за запах?
— О, Господи Иисусе, крем!
Тетушка открыла дверь в кухню, и оттуда выплыло облако дыма. Плита покрылась коричневой пузырящейся массой.
— Мне нравится, когда крем подгорает, — сказал Майк.
— А мне нет, — произнес Томми.
И, словно решив, что это сигнал для очередной драки, мальчишки свалились на пол и начали тузить друг друга.
Вот тогда-то Дот и швырнула чашку.
Чашка разбилась вдребезги, ударившись о стену, и осколки упали на сервант.
— Я больше этого не выдержу! — закричала тетушка.
Она стояла в дверях, уперев руки в бока. Никто никогда не видел ее такой рассерженной.
Мари расплакалась, а мальчики перестали драться и с тревогой посмотрели на мать. Должно быть, случилось что-то ужасное.
— Неужели умер мистер Эттли, мама? — взволнованно спросил Томми.
Дот смерила его взглядом. Заскрипела кровать, и вскоре послышался звук усталых шагов дядюшки Берта, спускающегося по лестнице. В этот момент дверь в гостиную открылась, и на пороге появилась высокая сухопарая фигура отца Энни. Его волосы, более светлые, чем у Дот, были гладко причесаны, а на лице застыло выражение безысходной тоски. Он окинул всех тревожным взглядом, не проронив, однако, ни слова.
Когда вошел дядя Берт, он, к удивлению Энни, неуклюже привлек к себе Дот и усадил ее на колено.
— Что случилось, милая?
Дот уткнулась ему в плечо, издав тяжелый вздох.
— Я не могу терпеть это больше ни одной минуты. Сегодняшнее утро стало последней каплей.
— А ну-ка, парни, идите и купите матери плитку молочного шоколада «Кэдбери», а заодно что-нибудь себе и девочкам, раз уж вы плохо себя ведете. — И с этими словами Берт протянул Томми полкроны. — Возьмите с каминной полки продовольственную книжку.
Дот подняла голову.
— И наденьте плащи — на улице дождь.
Услышав о шоколаде, Мари перестала всхлипывать. Как только мальчики ушли, в комнату осторожно вошел отец Энни и тоже сел.
— Ну же, милая, выплесни все наружу. — Берт погладил жену по руке.
— Для того чтобы ухаживать за такой большой семьей, приходится прилагать слишком много усилий: надо и постирать, и погладить, и приготовить еду. В тот момент, когда отец Мэлони зашел к нам, я стряпала ужин и кругом лежало выстиранное белье. Мне захотелось, чтобы у меня снова была моя гостиная, вот и все.
Последняя фраза, смысл которой Энни не поняла, была наверняка очень важной, поскольку в комнате воцарилась тишина.