Дот скривила губы и закричала:
— А ну-ка, ребята, кто-нибудь из вас, идите сюда. — Когда Майк приблизился, она сказала: — Поезжай с ними, дорогой. Бедные крошки перепугаются насмерть.
Майк явно воспринял это предложение с восторгом. Его лицо засияло, и он, вскочив в грузовик, с радостным возгласом плюхнулся на пружины кровати.
Когда дядя Берт взял Мари на руки, Дот горько расплакалась.
— Ну зачем забирать девочек, Кен? Почему бы не оставить их у нас?
Энни, не до конца понимая, что здесь происходит, подумала, что так было бы лучше, и схватилась за тетушкину руку, однако отец покачал головой.
— Нет, — сказал он тонким голосом. — Сейчас самое время, чтобы Роза наконец прониклась чувством ответственности, как правильно заметил Берт.
— О, Господи Иисусе! — всхлипывала Дот. — Он ведь не имел в виду девочек. Ну почему я не держала рот на замке?
Через час Энни с сестрой наблюдали за тем, как дядюшка Берт отъезжает от дома, а Майк, высунувшись из окна, машет им рукой. Девочки тоже махали ему до тех пор, пока грузовик не завернул за угол, а затем, взволнованно посмотрев друг на друга, побрели в свое новое жилище.
Энни оно не понравилось так же, как и улица. Девочка возненавидела мрачные выцветшие обои и доставшуюся им от прежнего квартиросъемщика мебель.
Гостиная имела устрашающий вид. Было что-то зловещее в высоком буфете со свинцовыми стеклянными дверцами, а окна, словно глаза, пристально смотрели на нее недружелюбным взглядом.
Поднявшись по лестнице, Энни так и ахнула от изумления. Ванная комната! Девочка с некоторым трудом забралась на унитаз и, усевшись на деревянное сиденье, оставалась в таком положении еще несколько минут, чтобы как следует его прочувствовать, а затем потянула за цепочку. Было несколько странно пользоваться туалетной комнатой, расположенной внутри дома, все это вызывало достаточно волнующие ощущения, хотя Энни предпочла бы и дальше жить с Дот и Бертом и посещать уборную в конце двора.
Девочка на цыпочках прокралась в спальню, окна которой выходили на задний двор.
— Ух ты! — произнесла она, открыв от удивления рот, тем же тоном, что и тетушка Дот.
Как и в гостиной, в этой комнате было полно темной мрачной мебели. Туалетный столик загораживал большую часть окна. Там стояла койка, а это означало, что теперь у каждого из них будет своя кровать.
Энни стала осторожно выдвигать ящики в надежде найти что-нибудь интересное, возможно, оставленное прежними хозяевами.
— Ух ты! — снова воскликнула она, когда запах камфорных шариков заставил ее чихнуть.
В ящиках было пусто, как и в платяном шкафу.
Энни распаковала одежду и большую ее часть разложила по полкам. Когда девочка делала это, она чувствовала себя взрослой и ответственной, хотя и понимала, что пытается лишь отсрочить сильно страшивший ее момент, когда придется спуститься вниз и встретиться лицом к лицу с матерью.
Наконец Энни, крадучись, проскользнула в гостиную. Мама сидела в кресле у окна, повернувшись к стене.
Энни с любопытством уставилась на нее. Эта красивая женщина с печальными серыми глазами и темными пышными волосами считалась ее матерью, однако была, по сути, ей совершенно чужой. Ведь именно тетушка Дот растила их с сестрой, водила в поликлинику и в церковь. Они прижимались к Дот, когда испытывали потребность в любви, в то время как их собственная мать оставалась в гостиной. Иногда по настоятельной просьбе Дот девочки входили в комнату матери, чтобы повидаться с ней. Мама обычно лежала в кровати или же сидела на стуле, безучастно глядя в окно. Девочки никогда не оставались с ней надолго, поскольку мать все время молчала и едва удостаивала их взглядом, а несколько раз, бывало, даже не открывала глаз.
— Болеет ее ум, а не тело, — как-то сказала им Дот, и Энни представила, что у матери в голове находится целая куча болячек. — А все из-за этого Гитлера, будь он неладен! — Рассерженная Дот с чувством опустила утюг на воротник рабочей рубашки Берта. — Бедняжка, какой же она была красивой! Впрочем, она и сейчас очень красива, но, похоже, из нее ушла жизнь.
— А что Гитлер сделал с моей мамой? — спросила Энни, воображая, как какой-то монстр высасывает жизнь из ее матери.
Дот вздохнула.
— Что ж, думаю, когда-нибудь вы все равно узнали бы об этом, и сейчас самое время это сделать. Дело в том, что у вас с Мари мог бы быть старший брат, если бы Господь не забрал его на небеса, когда ему исполнилось всего восемнадцать месяцев. — С этими словами она осенила себя крестом. — Его звали Джонни. Он был прелестным мальчиком, темноволосым, как твоя мама и Мари. Он родился в первый месяц войны, вскоре после Алана. — Она сложила рубаху и потянулась за другой. — Однажды ночью, после того как прозвучала сирена, твоя мать оставила его одного всего на минутку. И только представьте, дом подвергся бомбежке и Джонни погиб. Бедная Роза, она так и не смогла оправиться от удара. — Дот застыла с утюгом. — Но, учитывая то, что у нее есть вы, — задумчиво произнесла она, — ей уже давно следовало прийти в себя, ведь прошло целых шесть лет. Много ужасных вещей случилось с людьми во время войны, однако они оправились.