Зачем же птица, зверь и скот мне друг?
Но знайте — мне открыта весть иная:
То — тайна, что немногим внушена.
Чрез вас рожден я, плод ваш пожиная,
Но родина мне — дальняя страна.
Далеко и меж нас — страна чужая…
И там — исток моих житейских сил.
И жил я, вашу волю поражая,
Коль этот мир о помощи просил.
Не только кость и плоть от кости, плоти —
Я — самобытный и свободный дух.
Не покорить меня слепой работе,
Покуда огнь мой в сердце не потух.
31 января 1899
Петербург
ПРЕЗРЕНИЕ
Я один на земле, я один…
И пою я в веселии диком.
Бесконечны бурьяны равнин:
Где предел равнодушия кликам?
До последней унылой земли
Достигают свободные вздохи.
В поле труп мой, вы, люди, нашли,
Ну, и бросили… правьте же сохи!
Вами брошен давно я под куст
Там, где листья отжившие тлеют.
Но я призрак, я воздух из уст:
На земле только тело болеет.
По равнинам всесильных дыханий
Вижу темные ваши тела…
И я вею, и ширюсь, как мгла:
Я один без конца и без брани.
1899
С ХОЛОДНОЙ ВОЛИ
Что за окнами волнуется?
Это — воздух, это — снег…
И давно уж сердцу чуется
Тихих, быстрых облак бег.
Сердце ноет, как безумное,
Внемля жизни в небесах,
И безмолвно, многодумное,
Стоя долго на часах.
Вон из груди оно просится,
Внемля ветру, облакам,
В те пространства, где разносится
Зов их к морю и рекам, —
От уныний человечества
В жизнь погоды мировой,
В бесконечное отечество
И моей души живой.
11 марта 1899
ТИХИЙ ДОЖДЬ
О дождь, о чистая небесная вода,
Тебе сотку я песнь из серебристых нитей.
Грустна твоя душа, грустна и молода.
Теченья твоего бессменна череда,
И сходишь на меня ты, как роса наитий.
Из лона влажного владычных облаков
Ты истекаешь вдруг, столь преданно свободный,
И устремишь струп на вышины лесков,
С любовию вспоишь головки тростников —
И тронется тобой кора земли безводной.
В свежительном тепле туманистой весны
Ты — чуткий промысл о растущем тайно жите.
Тебе лишь и в земле томленья трав слышны.
О чистая вода небесной вышины,
Тебе сотку я песнь из серебристых нитей.
Весна 1899
НЕДОУМЕНИЕ
Когда явленья бьются и играют,
Когда стремится ветер, вьется дым,
Ужель мой дух тогда не умирает
И он не то, что перед ним?
Он тот же, иль себя уж он не знает,
Ни сам себя, ни тверди голубой,
И нет всего, что дух лишь заклинает,
Заворожен собой?
В торжественно-обманное мгновенье,
Когда навесы ветхие спадут,
Настанет ли навеки откровенье,
Иль снова дни уйдут?
Июнь 1899
К ПЛАСТИКУ
Сама себя снедающая сила,
Не знаю я спокойных колоннад,
Где уж не раз душа твоя вкусила
Дыханье вечно истинных отрад.
По целым дням ты солнце созерцаешь,
А я все жду восторженных часов,
Меж тем как ты торжественно бряцаешь
На арфе безглагольных голосов.
Я в зрелища вхожу неудержимо,
И жду, куда мой путь меня умчит.
А ты стоишь и внемлешь недвижимо,
И дух твой прям, и голос твой молчит.
Познал ты правду вечную кумиров:
В крушеньях мира только их узнал.
А я всегда лишь ропот буйных клиров
И страстный трепет сердцем понимал.
Так я живу, всечасно пораженный
Сияньем ярким, шорохом глухим.
Куда ж несусь, дрожащий, обнаженный,
Крутясь, как лист, над омутом мирским?
4-9 декабря 1898
Петербург
ВАРИАЦИИ НА «ПОМИНКИ» КОЛЬЦОВА
Давайте веселья,
Давайте печаль.
Давно уж не манит
Волшебница-даль.
И с мира, и с время
Покровы сняты.
Загадочной жизни
Прожиты мечты.
Шумна их беседа,
Разумно идет.
Роскошная младость
Здоровьем цветет.
Мы многое поняли, много прошли,
Товарищи юности странной моей!
Тропинкою топкой вразброд мы брели,
Где плыл одинокий Борей.
Глаза лишь открыли — узнали судьбу,
Печаль роковую в течении дней.
Казалось, мы долго лежали в гробу —
И сердце щемило больней.
Мы с детства искали смущенье глушить:
Играли, играли, о всем позабыв.
Но часто боялись мы к ночи спешить:
Был в сумерки плача наплыв.
Годами пытали мы думы веков.
Ответов искали мы в книгах седых.
Вспорхнуть порывались из мысли оков —
И не было крыльев живых.
И что ж нам осталось от ранних тревог?
Опять собрались мы в палате пустой.
И все превозмог чудной юности бог,
И в прахе — наш век прожитой.
Победная страсть над пустыней взошла.
Мы всё затаили в сердцах.
И знаем — страданьям не будет числа,
Но все мы — в плющевых венцах.
Так встретим мы утро под пение чаш,
Таинственной жизни нагую зарю.
И жизнь не страшна, если пыл этот — наш:
Угроза он Року — царю.
2 февраля 1899
ПРИПЕВ
А земля идет, и солнце светит,
То скупясь, то щедрясь на тепло.
Кто заветный ход вещей отметит,
Кто поймет, откуда все пришло?.
И в реках струи живые стынут,
И в реках же тает нежный лед.
Кто те люди, что перстом нас двинут —
И ускорен будет вечный ход?
Тут — зима, а там — вся нега лета.
Здесь иссякло все, там — сочный плод.
Как собрать в одно все части света?
Что свершить, чтоб не дробился год?
Не хочу я дольше ждать зимою,
Ждать с тоской, чтоб родилась весна,
Летом жить лишь с той мольбой немою,
Чтоб была и осень суждена.
Не хочу, томлюся и живу я,
И живу я все ж, надеюсь век,
И, вздыхая, жизни не порву я:
Плачь, а втайне тешься, человек!
31 января 1899
Петербург
НАРАСПЕВ
Я — служитель жизни. Жизнию-царицей,
Ясною царицей с меркнущим челом,
Будет мне всегда возвращено сторицей
Все, что я утратил в сказочном былом.
Жизни я служу, а существам не верен —
Верен только ей и собственным чертам.
Ход моих годов причудлив, но размерен:
Нет безудержу, запретов нет мечтам.
Смелыми луками вольно развиваясь,
Катится вперед широкая река:
Там, за поворотом, ждут меня, скрываясь,
Новые свиданья, новая тоска.
Берега цветут и празднуют гражданство.
Берега светлеют и дичают вновь.
Нежась на водах, дивлюсь на их убранство:
Мимо проплывают вереницы снов.
Разнеслися песни с края и до края…
Лес, как пар, — за далью заливных лугов.
И река-царица, Жизнь, не умирая,
Ввек не истощит, не смоет берегов.
23 февраля. Петербург
ПО ДНЯМ: II
Якову И.Эрлиху
Сияющие дни, родные встречи,
И днесь, и искони —