Перепечатывая этот рассказ в 1932 году в парижской газете «Последние Новости» (под названием «Только две»), Гиппиус была вынуждена ради благопристойного эмигрантского читателя сократить эту сцену, которая стала намного невиннее. Рассказчик начал целовать прислуживавшую ему молодуху, но она сразу убежала, оставив на полу белье и незадвинутый комод.
Вообще в эмиграции Гиппиус нередко перепечатывала свои дореволюционные рассказы, давая им иное название. Так, рассказ «Не занимаются» из пятой книги рассказов «Черное по белому» (1908) появился в «Последних Новостях» (1932. 8 мая) под заглавием «Весенний монастырь». Иногда рассказы перепечатывались и под тем же названием: рассказ «В четверг» из четвертой книги рассказов «Алый меч» (1906) напечатан в «Последних Новостях» (1927. 21 апреля), рассказ «Он — белый» из шестой книги рассказов «Лунные муравьи» (1912) вновь возник в «Последних Новостях» (1927. 27 мая). Жизнь в эмиграции была нелегкой и приходилось перепечатывать старое, иногда несколько изменив его.
До революции Гиппиус выпустила шесть сборников рассказов. В них она часто выступает от имени мужчины, что в России, а затем и в русской эмиграции объясняли ее гермафродитизмом, бисексуальностью, андрогинией. Это, однако, было вызвано, скорее, ее ощущением своего превосходства над мужчиной, силой характера, волевым началом. Понимал это А. Блок, видевший в ней сильную и волевую женщину, а не Антона Крайнего (один из наиболее известных псевдонимов писательницы). «Женщина, безумная гордячка», — обратился он к ней в 1918 году в своем послании.
Героини рассказов Гиппиус — натуры цельные и сильные, в противоположность мужчинам. «Слабый убивает сильного», — пишет она в ранней повести «Златоцвет» о самой близкой к себе по духу героине Валентине Сергеевне, которую из мучительной любви убивает бездарный литератор, поклонник только что вошедшего в моду Оскара Уайлда. Героини Гиппиус — мисс Май, Марта, Маргарита — не находят счастья, хотя упорно ищут его на путях к нетрадиционному Богу Третьего Завета как воплощению высшей духовности, единственно способной спасти.
Вереница созданных в рассказах и романах («Без талисмана», «Победители», «Чертова кукла», «Роман-царевич») образов многообразна. Ее персонажи представляют все слои общества: от барина до прислуги, от холодных и непорочных «наяд» до проституток, лощеных правоведов, молодых профессоров, студентов, крестьян, литераторов (особенно ей неприятных), филеров, террористов и, конечно же, детей всех возрастов. Все они несчастны по-своему. Столь модные в те годы «новые люди» под ее пером скучны, лишены духовной почвы. Это очень странные люди, изображенные в иронической манере, которой так великолепно владела Гиппиус. Герой рассказа «Смирение» вызывает на любовное свидание девушку Олю только затем, чтобы сказать ей: «Ольга Александровна, я совсем не хочу, чтобы вы любили меня; я сам не люблю вас так сильно, чтобы жениться на вас; мне неприятно, если вы будете страдать из-за меня». В рассказах Гиппиус прочно поселяется скука, съедающая чеховских героев, бесприютность и отчужденность. Если «двое» встречаются, один из них неизменно оказывается несостоятельным в исходе духовного поединка.
Рассказы Гиппиус, созданные в эмиграции, продолжают темы ее прежней новеллистики. Ряд рассказов посвящен изображению детей, их наивности, вере в существование истины и правды. Таковы «Дочки», «Тайна», «Игра», «Несправедливость», «Ваня и Мари», «Надя (Записки младенца)» и др. В рассказе «Открытие» девочка доверчиво ждет, когда вылетит из фотоаппарата птичка. Но птичка не вылетела. «Я хорошо смотрела, — нет, не вылетела. Вместо того господин закрыл тРубу и стал с мамой разговаривать… Я не понимала о птичке. Никак не понимала. Может, и мама не понимает? «Мама, — говорю, наконец, — а птичка не вылетела?». — «Какая птичка?» — «Про какую он сказал!». Мама рассмеялась: «Это он нарочно, чтобы ты смирно сидела. Карточку с тебя снимал, вот какие в альбоме». Но карточки меня не заняли: «Мама, а птичка где же?». — «Ах, какая ты глупенькая! Птички и вовсе не было». — «Да он же сказал — вылетит. Значит, была?»». С тех пор девочка стала во всем сомневаться. Птички нет, а можно сказать есть. «Уж если люди, да еще большие, вдруг говорят — есть, чего нет… Как же тогда узнавать, что есть, а что нарочно?».