— Все хотим, — сказала Вера.
— А я не хочу, — сказала Сара.
— И мне не надо, — сказала Мэриэнн.
— Любимое мое местечко было под старой березой по дороге к дамбе, — сказал Вичел.
— Как же, помню это место, — сказал Ллойд. Он сложил свою салфетку аккуратным квадратиком и положил рядом с тарелкой.
— Тетя Милдред и тетя Маргарет обычно тоже ходили с нами. Правда, они не удили, а просто смотрели на реку, — сказал Вичел.
Саре представилось, как они в одинаковых летних платьях и шляпах, словно одна раздвоенная женщина, стояли под августовским солнцем на грязном речном берегу. Сара обхватила себя руками — ее будто озноб пробрал.
— Не помню, он умер в ту пору, когда работал в «АиП» или когда управлял обувной фабрикой? — спросила Вера. Она соскребала объедки с тарелок и составляла тарелки одну на другую перед собой.
— Компанией «АиП» он управлял до конца Депрессии, — сказал Ллойд.
— Приблизительно в то же время дядя Оскар уехал в Бразилию, — сказал Вичел. Оскар был старшим братом Мирти.
— Сколько счастливых часов мы провели на рыбалке! — сказала Мирти. — Теперь уже никто не удит рыбу.
— Ну, почему же не удят, мама! Удят, — сказала Вера. — Просто вы этим уже не занимаетесь.
— А в самом деле, почему я больше не ловлю рыбу? — спросила Мирти.
— Как у тебя с любовными делами? — спросила Мэриэнн Сару. Она мыла посуду. Сара вытирала.
— Неплохо.
Оки вместе ездили в скаутский лагерь для девочек и менструации у обеих начались в то лето с разницей в несколько часов. Кто же из мальчишек тогда нравился Мэриэнн больше всех?
— А у тебя как? — спросила Сара.
— Превосходно, — сказала Мэриэнн. В детстве она была жуткая балаболка, но, выйдя замуж, стала немногословной, как будто секс имеет какое-то отношение к разговорчивости.
— Как ты съездила в Аризону? — спросила Сара.
Без грязной посуды кухня выглядела опустевшей.
— Фантастика! — сказала Мэриэнн.
Когда они играли в больницу, Мэриэнн была самым лучшим доктором — своими мягкими пальчиками она делала замысловатые операции, сосредоточенно ощупывая Сару тут и там. У Сары дух захватывало от прикосновения ее пальцев. Она помнила свое ревнивое желание быть единственной пациенткой у Мэриэнн.
Сара повесила посудное полотенце на спинку стула, пошла в ванную комнату, заперлась и села на край ванны.
— Им придется пролетать над Кубой, — донесся из столовой голос Веры, но казалось, что она говорит рядом с дверью ванной.
— Куба намного южнее, — сказала Айрин.
— Значит мы неправильно считали, что они пролетают над Кубой? — сказала Вера.
По полу протащили стул. Сара не хотела идти на обед к Мирти, но в последнюю минуту передумала.
— В открытке она пишет, что за ними следили в подлодки через шноркель[4], — сказал Ллойд.
— Что еще за шноркель? — спросила Мирти обиженным тоном.
Сара встала. Она открыла бабушкин аптечный шкафчик. Там была зубная паста, бинты, йод, белая, как молоко, магнезия.
— Она говорила, что коралловые рифы кишат ядовитой рыбой, — сказала Айрин. — Несколько человек слегли с пищевыми отравлениями.
— Кораллы очень красивы, мама, — сказал Ллойд. — Они растут под водой, как цветы, но потом становятся твердыми, как скала.
— Потому что они мертвые, — сказал Вичел.
— Красота там, где вы ее видите, — сказала Мирти. — Для меня красив мой дом.
— Много прекрасного вокруг, особенно в это время года, — сказал Вичел.
Сара снова села на край ванны, подперев подбородок ладонью. Повеяло противным апельсиновым запахом бабушкиной пудры и Сара скривила губы. Она смотрела на дверь, боясь, что сейчас кто-нибудь надумает зайти в ванную и наткнется на нее.
— А вы слыхали: губернатор наложил вето на законопроект, разрешающий устанавливать в церквах игральные автоматы? — спросила Вера где-то вдалеке.
— Так что это значит — будет у нас бинго[5] или не будет? — спросила Мирти.
— Видимо, не будет, — сказала Вера и снова ее голос прозвучал близко.
— Бинго — азартная игра, — сказала Мирти.
— Ничуть, мама, не азартная, — сказала Вера.
Сара встала и посмотрелась в зеркало. У нее были маленькие бродерхаузовские глаза, но не раскосые, как у Мэриэнн. У той и лицо было, как у Мирти — в форме сердца. Носы у всех у них были миртины. Сара вытаращила глаза и изо всех сил распахнула рот, словно в молчаливом вопле. Чуть не во все лицо зиял рот с зубами и языком. Но, как ни странно, вид был не кошмарный, хотя Сара считала, что видит лик смерти. Одиночество — вот что было самым страшным в ее гримасе.