— Ты что вытворяешь, черт побери! — заорала Лаура. — Включи фары! Включи немедленно!
Луч света выхватил мрачную картину — навстречу им летел тротуар. Пять миль они проехали молча, дорога была пуста.
— Сидеть и оплакивать свою несчастную судьбу я тоже не намерена, — наконец сказала Лаура.
Сара свернула налево на гравийную дорогу к Баптистской церкви в поселке Харрикейн. Дорогу покрывал свежий снежок без следов шин. Впереди слева стоял фермерский дом. Сара остановила машину и выключила фары. Они сидели в темноте и смотрели на фермерский дом, где они когда-то жили. Она вспомнила посвист ветра. Ребенком она верила, что ветер — это дыхание Бога.
— Это с ним не впервые, — сказала Лаура. — Уже всякое бывало.
— Что же ты мне раньше не говорила? — спросила Сара.
— О таких вещах не говорят, — сказала Лаура. — Помнишь, у меня был синяк под глазом во время нашего медового месяца?
— Да уж ясно было, что это не след от маски для подводного плавания.
— Он сказал, что я заслужила, потому что сама его довела.
— Ты этого не заслужила.
— Я его вовсе не доводила, — сказала Лаура.
На веранде фермерского дома зажегся свет. На расстоянии стало видно, как неторопливо опускаются снежинки.
— Примерно месяц назад я подъехала к дому, где снимает квартиру его брат. В этот вечер они собирались играть в покер. Я думала, что мое появление будет приятной неожиданностью для Мэтью.
Сара смотрела на отражение Лауриного лица в лобовом стекле.
— У подъезда стоял Мэтью в новой куртке с меховым капюшоном и эта девка. Он ее обнимал. Меня он никогда не обнимает, — сказала Лаура.
— Ну уж, — сказала Сара.
— Я не сомневаюсь, что она — хороший человек, — быстро сказала Лаура, — но, наверное, она сама не понимает, что делает.
Сара закрыла глаза. Она отключилась от окружающего.
— А я сидела в машине и молила Бога, чтобы они меня не заметили. Я бы умерла на месте, если бы они меня увидели, — сказала Лаура.
На ферме погасили свет. В машине можно было разглядеть только подсвеченную шкалу радиоприемника.
Помолчав, Лаура сказала:
— О ком-то я мечтала в юности, сама не знаю о ком… Но только не о Мэтью.
— И я мечтаю о каком-то мужчине и сама не знаю толком о каком.
Давным-давно в номере мотеля в Гетлинберге ей хотелось быть на месте женщины, смеявшейся за стеной. Мужчина, бывший с той женщиной, перестал бормотать что-то неразборчивое и тут же заскрипели пружины кровати. Сара напряженно прислушивалась. Ей было тогда пятнадцать лет. Это было во время школьных каникул, они путешествовали всей семьей. Сара неотвязно мечтала о хорошем парне. Он был ей нужен для полноты счастья.
— Что ты думаешь о Мэтью? — спросила Лаура.
— Зубы у него лошадиные.
— Вот так — я все узнаю от людей слишком поздно, — сказала Лаура.
— Ты тогда и слышать не желала, что я о нем думаю. — Сара поглядела в темноту за стеклами. — Ты мечтала только как бы поскорее выскочить замуж.
— Он сказал, что ты умнее меня, — сказала Лаура. — Может быть, ты еще и красивее?
— Вот уж никогда не считала, что я красивее тебя, — сказала Сара.
Тьма, казалось, сомкнулась вокруг них.
— Я всего-навсего хотела быть счастливой, — сказала Лаура. Она не плакала. — Я думала — все образуется.
Сара включила мотор и зажгла фары. Взглянула на указатель бензина, въехала в проезд к фермерскому дому, развернулась. Снегопад кончился…
Вдвоем они донесли кадку с каучуконосом до фургона Мэтью. А потом вернулись за фортепьянным табуретом. Кожаное кресло и курительную стойку они оставили, и его книги тоже.
— А с пианино что будем делать? — спросила Сара.
— Надо будет вызвать грузчиков для пианино и тахты, — сказала Лаура. — Пока Мэтью не загонит быстренько то и другое.
— Почему ты отца не позвала помочь? Нам понадобится помощь.
— Отца я звать не хочу.
— Ну и правильно, — сказала Сара. — Некоторые вещи надо делать самим.
Она вынесла во двор фортепьянный табурет, подняла и задвинула его в кузов фургона. Двор был белесый от изморози. Мэтью улетел в Чикаго. Он всем рассказал, что его мать с инсультом попала в больницу. На самом деле его мамаша где-то лечилась от запоя.
— А как насчет летней мебели? — спросила Сара.